* * *

Сева Новгородцев
ПАМЯТИ СЭМА ДЖОНСА

Я поступил на Би-Би-Си в марте 1977 года. В том году поп-программу вёл Сэм Джонс, англоговорящий русский Сёма Йоссман. Он был родом из Вильнюса, уехал в Израиль, отслужил там в армии в танковых войсках и по набору попал на Би-Би-Си.
Сэм был геройским парнем, мы называли его Шоссе Энтузиастов.
«В коридоре вдруг запахло дорогим лосьоном для бритья, — написал я в своей заметке в самодеятельной стенгазете “Самодур”, — и действительно, через пять минут появился Сэм Джонс».
Сэм одевался модно, чисто и немного франтовато, два раза в одном и том же не появлялся. Глядя на Сэма, мы невольно вспоминали бессмертные слова Никиты Сергеевича Хрущёва — о том, что «настанет время, когда у каждого советского человека будет по костюму, а может даже и не по одному».
Писать какие-то тексты Сэм считал ниже своего достоинства: он шёл на запись совершенно неподготовленным, но уверенным в том, что нужные слова появятся в нужный момент.
От нервного напряжения у Сэма учащался пульс, в крови гулял адреналин, согласные звуки удваивались, речь становилась рваной, энергичной, с приблатнёнными интонациями, лицо покрывалось пятнами, как административная карта Европы. Сэм был настоящий первый русский диск-жокей.
Я вёл себя скромно, корректно, мнений своих не высказывал.
Примерно через месяц или полтора глава Русской службы Мэри Ситон-Уотсон предложила поделить поп-программу пополам — одну неделю её ведёт Сэм, другую — я.
10 июня 1977 года в эфире Би-Би-Си появился Сева Новгородцев со своей «Программой поп-музыки из Лондона».
Мы с Сэмом жили дружно — он уважал моё профессиональное прошлое, я по-музыкантски ценил его природный талант. Так прошёл год. Летом 1978-го, по предложению Сэма, мы совместно сделали две программы «25 лет рок-н-ролла». Однако из бесшабашного весельчака Сэм стал постепенно превращаться в подавленную личность: видимо, в нём что-то надломилось.
Он начал ругать Би-Би-Си, говорить, что не собирается влачить жалкое существование за нищенскую зарплату, что у него есть дядя, риэлтер в Калифорнии, он поедет к нему торговать недвижимостью и делать «свой первый миллион».
По контракту корпорации ему нужно было подать заявление об уходе и ждать положенные три месяца, но Сэм был человеком не только слова, но и дела. В конце сентября 1978 года все сотрудники, включая руководство, получили приглашение на вечеринку у него дома. Гости собрались, но Сэма не было.
Вдруг эффектно распахнулись двери и появился Сэм Джонс в футболке, изготовленной по спецзаказу. Через всю грудь на ней шла размашистая надпись крупными буквами «I AM IN BREACH OF A CONTRACT» («Я — НАРУШИТЕЛЬ КОНТРАКТА»). На следующий день он отбыл в Соединённые Штаты.
Примерно год о нём не было слышно, потом Сэм вернулся — притихший, несчастный, рассказал, что в Израиле погибла его девушка. «А как же Америка? — спросили мы его. — Твой первый миллион?» — «А! — отмахнулся Сэм. — Так называемой “недвижимостью” оказались трущобные квартирки, которые надо было вшивать нищим мексиканцам». — «А как дядя?» — «А дядя и вся его семья, хоть и живут в Штатах всю свою жизнь, по-английски говорят хуже меня. Я больше них слов знаю».
Сэма помурыжили немного, напоминая, что он нарушил контракт, но потом, в конце концов, снова приняли на работу. Он вскоре пришёл в себя, опять налился энтузиазмом и пробил у начальства новую программу «Бабушкин сундук» — о раннем периоде рок-н-ролла, который он обожал.
Сэм любил первым добывать сенсационные новости, что по-английски называется scoop. Мы Сэма так и звали — scoopschik. Ему, например, удалось заполучить на свою передачу Пола Маккартни. Вот как он это вспоминал:

«Вильнюсская наглость дала мне хороший урок: каким бы звёздным ни был человек, он такой же, как и ты: у него одна голова, две руки и две ноги. Никаких реверансов не было. Я просто позвонил пресс-секретарю Пола Маккартни и сказал, что не грех бы Маккартни появиться у нас в студии. Это был 1988 год. Пресс-секретарь сказал, что подумает. По-английски это чаще всего — гуляй, парень. Я забыл об этом. Но дела в СССР развивались с бешеной скоростью, и музыканты, писатели, актёры хотели прыгнуть на этот воз и покатиться вместе с Перестройкой. Естественно, Пол Маккартни тоже не упустил такой возможности. Я его научил, написал на бумаге приветствия на русском, на литовском, на языках Средней Азии, на украинском. Синхронным переводчиком был Сева Новгородцев».

Студийный стиль Сэма за эти годы мало изменился: по его словам, вместо написанного сценария он брал в студию только банку пива и сигареты. Сэм доводил себя до состояния петергофского фонтана, когда от большого внутреннего давления вверх бьёт высокая творческая струя. Осенью 1988 года не выдержало сердце. Сэм свалился под стол прямо в студии и на два месяца выбыл из строя с инфарктом.
Через некоторое время я встретил его в кантине (кафе для сотрудников компании), Сэм снова готовился к поездке в Штаты, на этот раз от Би-Би-Си.
Ему выдали переносной магнитофон «Nagra-E», считавшийся тогда эталонным по качеству. Сэм ехал записывать песни русских эмигрантов — музыку, которая звучала в ресторанах на Брайтон-Бич. Он вернулся через месяц и привёз большую коллекцию песен и интервью Вилли Токарева, Михаила Шуфутинского, Любы Успенской, Бубы Касторского, Михаила Гулько. Из этих лент он еженедельно собирал свою передачу «Перекати-поле». Сэм был мастером броских названий.
Сэм Джонс возвращал стране то, что она экспортировала вместе с потоком эмигрантов — кабацкий разгул, поднятый на новый культурный уровень. Страна жадно пила эту сладкую отраву, а из передачи «Перекати-поле» вырос новый музыкальный сорняк, который, думаю, уже не умрёт никогда. Поэтому Сэма Джонса я смело записываю в отцы-основатели жанра, который получил в Отечестве название «русский шансон».
Придумал это французское название всё тот же неугомонный Сэм.
Прощай, друг.

11 марта 2023

Text © by Seva Novgorodtsev, 2023