«Теперь осень. Зима впереди», — сказал про себя старый лодочник Иосиф.

— Где ты? Где ты? — кричал женский голос в тумане.

Разбросанные по полу косточки вишен лежали, уподобив себя ненужным вещам, но все же оставаясь частью целого.

Некто во тьме крался вдоль длинных заборов, и чей-то голос шептал на чужом языке. И Иосифу стало страшно. Он вспомнил, как год назад похожей ночью точно так же он пытался внушить себе, что всё благополучно и спокойно. А теперь он умирает. Один, в своём последнем убежище, которое кормило его и утешало все эти годы. Смерть зашла к нему в гости и, позабыв о времени, осталась с ним навсегда.

Женщина вдали заголосила вновь, взывая к его имени, его образу, который, как он чувствовал, стал распадаться с каждым, пока ещё доступным ему вздохом.

Зазвучала музыка, запели голоса.

«Во мне столько всего жило», — подумал Иосиф.

Разгребая ногами тяжёлую прелую листву, он шёл по лесу, чтобы выйти к морю и у самого берега, очнувшись разумом, ясными словами произнести: «Я ждал тебя всю жизнь, но ты так и не пришла ко мне».

Горячие слёзы катились по его морщинистому лицу, истончаясь и остывая, пока не исчезли вовсе, оставляя после себя лишь слабый солоноватый след.

В тёмной комнате, освещённой крохотным огарком свечи, спасались от забвения его вещи. Расстелив перед собой зыбкие тени, они молчали и думали ту же думу, что и старый лодочник, проходя в его памяти добрыми воспоминаниями. Но и они не были спокойны. В их лёгком дыхании постепенно застывали картины прошлого, и когда женщина, ведомая инстинктом, снова воззвала к своему мужу, то они затрепетали, пугаясь неведомого.

Они часто спорили сами с собой и друг с другом во тьме минут, в ожидании прихода хозяина, о том, другом мире, который настанет, после того как все окончательно уйдут. А теперь он умирал.

Предметы были знакомы со смертью; её обитель была между мирами, граничащими с теми, какими они станут, и какими они были раньше, и долгие беседы с ней не убедили их в её добром покровительстве, хоть и примирили с ним.

Иосиф снова вздохнул. Покачиваясь на воде, он ощущал, как убаюкивающие руки стали мягче, податливее, будто свободно отрешаясь от него и тихо выпуская из своих объятий. Горечь прикоснулась к его дыханию, обесцвечивая его лицо, и ему смертельно захотелось вскрикнуть, как когда-то, во времена ещё сильного чувства к себе и ко всему миру.

Но затем он понял, что лишь пристально всматриваясь в тёмное пространство, он сможет разглядеть в ней ту, которую призывал к себе многие годы.

Отдаляясь, уплывая вдаль и становясь всё меньше, Иосиф не был умиротворён, несмотря на его недвижимое в наступающей тьме тело.