-
Необходимое предуведомление
Со дня смерти писателя Дмитрия Савицкого прошло уже четыре года.
Уже — или всего? Не знаю. Зависит от того, как воспринимать. У каждого, кому выпало счастье знать этого человека, общаться с ним на протяжении многих лет, хотя бы даже и заочно, как это привелось мне, должен быть свой ответ на этот вопрос. И свои об этом человеке воспоминания. Я о Савицком написал уже всё, что мог. Поэтому повторяться, переписывая ранее рассказанное, не хочу: лучше всё равно не получится, а делать это так же — не позволяет перфекционизм. Качество, что и говорить, вредное и приносящее его обладателю множество проблем, но уж что есть, то, как говорится, и употребляем.
Предлагаемое вниманию читателей «Свободной Литературы» эссе было написано летом 2020-го и впервые опубликовано в сентябре того же года — в 9-м номере журнала «Знамя», в качестве предисловия к публикации материалов из творческого наследия Дмитрия Савицкого, озаглавленных «Праздник, который…». Так, по замыслу Савицкого, должна была называться книга его мемуаров, которую Дмитрий намеревался, но — к огромному сожалению поклонников его неимоверно яркого таланта — так и не сумел написать.
Эссе публикуется с незначительными изменениями и дополнениями.
Павел Матвеев
11 апреля 2023
* * * * *
Во времена, когда российская литература была принудительно разделена на две неравные части, условно именовавшиеся «советской» и «антисоветской», писателя с именем Дмитрий Савицкий никто из обитателей «самой читающей страны в мире» не знал. Знали — и то очень и очень немногие — такого журналиста, чей голос звучал на самых коротких в мире волнах, прорываясь к слушателям голосов сквозь «гэбистский джаз» — как на тогдашнем жаргоне именовались направленные помехи с целью глушения передач иностранных радиостанций. В середине 1980-х Дмитрий Савицкий сотрудничал как внештатный корреспондент с русскими службами Би-Би-Си и Международного Французского Радио (RFI). Выступая в их передачах, он рассказывал слушателям по эту сторону «железного занавеса» о том, как на самом деле живут обитатели Парижа — чтобы у тех была возможность сравнивать услышанное с враньём, которым их пичкали товарищи Зорин, Дунаев, Фесуненко и незабвенный Фарид Мустафьевич Сейфуль-Мулюков из телепрограмм вроде «Сегодня в мире» и «Международная панорама».
Во Францию Дмитрий Савицкий попал в 1978 году. Тридцатичетырёхлетнему москвичу с асоциальной (по тогдашним советским понятиям) биографией неимоверно повезло — он вытянул у Судьбы выигрышный лотерейный билет. Приз был покруче миллиона «деревянных» рублей, не говоря уже об автомобиле «Волга» — перед счастливчиком распахнулись ржавые ворота с укреплённой над ними вывеской «СОЮЗ СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК» и он получил возможность выйти из лагеря победившего здравый смысл социализма. Выйти навсегда.
Лотерейный билет этот не был виртуальным — у него были имя и фамилия. Звали его (то есть её) Ольга Потёмкина. Была она француженкой и в то же время этнической русской, происходя из семьи представителей «первой» (иначе — «белогвардейской») волны российской эмиграции. Романтическая и одновременно драматическая история их взаимоотношений, завершившаяся сначала быстрой свадьбой, а затем столь же скорым разводом, частично описана Дмитрием Савицким в его первом романе «Ниоткуда с любовью», где Ольга выведена в образе Лидии; кроме того, книга ей же и посвящена. В промежутке между первым и вторым и случилась выездная виза с указанием «частная поездка сроком на два месяца», благодаря которой Савицкому удалось покинуть пределы «кумачового рая, оплетённого колючей проволокой» — как он имел обыкновение характеризовать брежневский Советский Союз, в котором чувствовал себя абсолютно лишним человеком. Виза, по утверждению Савицкого, была получена блатным путём: ещё одна его знакомая француженка, на сей раз полностью натуральная, состояла в близких отношениях с неким именитым советским кинорежиссёром и, пользуясь этим статусом, была вхожа в различные «высокие московские кабинеты». Она-то, Мадлен*, и помогла «внутреннему эмигранту» стать эмигрантом настоящим, замолвив за него словечко генералу Зотову — могущественному начальнику столичного ОВИРа, известному всей выездной Москве взяточнику и мздоимцу.В Париж Дмитрий прилетел 14 июля — в День взятия Бастилии, главный национальный праздник Французской Республики. Это не было подстроено — так получилось. Однако Савицкий всегда гордился этим фактом своей биографии, считая его символическим. Более того, он завёл обычай ежегодно в день своего персонального взятия Парижа делать автопортрет — и рассылал эти фотографии своим друзьям во все уголки земного шара, где они у него имелись, «от Воркуты до Кейптауна и от Питера до Сан-Франциско», как он определял этот ареал. Последняя из этих фотографий датирована 14 июля 2017 года. На неё невозможно смотреть без слёз.
«Вы будете смеяться, мон шер, но я всё ещё жив…»Однако в 1989 году Савицкий оставил французскую прессу. Как оказалось, навсегда. Причиной такого решения было то, что из журналиста газетно-журнального французского он решил стать журналистом радийным и русским. И не только репортёром, но и ведущим — собственной музыкальной программы, посвящённой обожаемому им до абсолютного поклонения джазу. Предложение делать такую передачу Савицкий получил от тогдашнего руководства Русской службы американской радиостанции «Свобода», с которой периодически сотрудничал с начала 1980-х годов. Передачи «Свободы» в Советском Союзе глушились беспрерывно с первого дня начала их трансляции в 1953 году и вплоть до 30 ноября 1988 года, когда глушение было прекращено ввиду его полнейшей неэффективности. Получив «чистый эфир», свободовское начальство смогло выделить в нём место и для музыкальных передач, которых у этой радиостанции прежде не было. Разумеется, это было сделано для привлечения дополнительной аудитории, хотя в решении о запуске джазовой программы существенную роль сыграло и соображение о необходимости запастись козырем против коммунистической пропаганды, обвинявшей «Свободу» в том, что она передаёт одну только «оголтелую антисоветчину» и больше ничего.
Дмитрий Савицкий на балконе своей квартиры. Париж, 14 июля 2017 года.
Временная ремиссия. Позади девять месяцев госпиталей, два курса химеотерапии и все сопутствующие этому процессу удовольствия — включая частичную потерю оперативной памяти, заново отросшие волосы и обучение стоять, не падая, и ходить на своих ногах.
* * *
Оказавшись в Париже, уже через два месяца Савицкий, бегло говорящий по-английски, но в ту пору ещё совершенно беспомощный во французском, получил работу в местной прессе. Его первым работодателем стала редакция музыкального журнала «Le Monde de la Musique» («Мир музыки»), с которым он затем сотрудничал более пяти лет. Вскоре он начал публиковаться также в газете «Libération» («Освобождение»). О том, насколько успешным было это сотрудничество, свидетельствует такой факт. На редакционных планёрках тогдашний главный редактор газеты Серж Жюли выговаривал своим журналистам: «Приехал никому не известный русский — и пишет так, как должны писать вы. Но вы так не пишете, потому что не умеете. А он — умеет, хотя двух слов по-французски связать не может. Но я чувствую этот драйв, читая его в переводе. Как же, разрази его, он должен писать на своём родном, хотелось бы мне знать…» Само собой разумеется, подобные аттестации от шефа не могли добавить Савицкому любви и нежности от коллег по работе. Впрочем, его это мало волновало. Он никогда не числился в штате — ни в «Либэ», как именуют газету «Либерасьон» на паригó**, ни в каком-либо ином парижском издании. А таковых в его журналистской биографии за одиннадцать лет работы во французской печати было много: «Lui», «Rock & Folk», «L’Autre Journal», «Lettre Internationale», «Écho des Savanes», «Le Monde Dimanche», «Magazine Litteraire», «Rolling Stone»…
В передаче Дмитрия Савицкого политики было — ноль целых и ноль десятых, а музыки и рассказов о тех, кто её делает, — под завязку. Впервые выйдя в эфир 12 марта 1989 года под названием «Take Five», джазовая программа Савицкого транслировалась на волнах «Свободы» в течение почти 28 лет. За эти годы она несколько раз меняла название и хронометраж***, однажды — в апреле 2004 года — была ликвидирована тогдашним бездарным руководством Русской службы под предлогом «переформатирования эфирной сетки вещания», затем, спустя пять лет, восстановлена в прежнем объёме, но под новым названием — «Время джаза». Последний выпуск этой программы вышел в эфир 24 декабря 2016 года; в то время 72-летний Дмитрий Савицкий уже более полугода путешествовал по парижским госпиталям, проходя мучительную терапию против быстро развивающегося рака лимфатической системы.
Свою работу на радио Савицкий рассматривал не только как возможность получать деньги, необходимые для «поддержания штанов» и оплаты крыши над головой (собственного жилья в Париже у него никогда не было, он всегда был квартиронанимателем), но также и как подтверждение максимы обожаемого им канадского культуролога Маршалла Маклюэна, утверждавшего, что будущее человечества принадлежит не автократиям и не демократиям, но — медиакратиям. То есть тирании средств массовой информации, они же средства тотальной пропаганды. Впрочем, говорил Савицкий об этом всегда в тоне сугубо ироническом, самого себя при этом именуя им же придуманным ёрническим словосочетанием «Slave of Liberty» («Раб Свободы») — подразумевая то, что является на одноимённой радиостанции фрилансером, то есть внештатником, не получающим стабильной зарплаты.* * *
Самым важным в жизни Дмитрия Савицкого было всё же писательство. До выезда из СССР он был известен в узких кругах так называемого «московского литературного андерграунда». В этой весьма специфической среде — немногочисленной, выморочной, подобной тонкой плёнке чайного гриба, живущего в утверждённой на кухонном подоконнике трёхлитровой банке, состоящей сплошь из «непризнанных гениев» — от Губанова, Батшева, Холина, Сапгира или того же Савенко (Лимонова) до откровенных графоманов типа какого-нибудь Епишкина, — Савицкий ничем на общем фоне не выделялся. Он сочинял стихи — хорошие и разные, с рифмами и без, которые распространялись посредством Самиздата, — и это всё, чем он был в той среде известен.
До того, как попасть в эту полуреальную-полупризрачную среду, Савицкий пытался стать официозным литератором. В 1967 году, вернувшись в Москву после трёхлетнего кошмара армейской службы (служил он во Внутренних войсках, но не охранником в уголовном лагере, как Сергей Довлатов, а в гораздо более страшном месте — на подземном термоядерном реакторе в секретном городе Томск-7, ныне известном как Северск), он поступил в Литературный институт имени Горького — на заочный курс, который вёл поэт Лев Ошанин. В этом учебном заведении, несмотря на полнейшее отвращение к тому, чему и как там учили, ему удалось продержаться более трёх лет, но в конце концов его оттуда всё же выгнали — с 4-го курса. Поводом для исключения послужила написанная Савицким повесть под названием «Эскиз», в которой он попытался правдиво рассказать о том, что с ним происходило во время «отдания воинского долга советской Родине». Это сочинение (по позднейшему определению автора — «совершеннейшая дрянь, ни к чёрту не годная»), которое Савицкий опрометчиво давал читать кому-то из сокурсников, попало на глаза институтскому начальству и было воспринято как образец «антисоветской литературы» — со всеми вытекающими из данного определения последствиями. Наиболее впечатляющим из которых стало предложение поэта Ошанина отправить идейно незрелого студента Савицкого в психиатрическую клинику — «подлечиться от неверного восприятия окружающей действительности». Узнав об инициативе преподавателя, идейно незрелый студент, теперь уже бывший, спешно бежал из Москвы в Крым и в течение длительного времени скрывался в Коктебеле. Там он жил в знаменитом в оппозиционно настроенных советских интеллектуальных кругах доме пианистки Марии Николаевны Изергиной (1904–1998), помогая пожилой даме по хозяйству, а на досуге сочиняя свои первые рассказы, впоследствии безжалостно уничтоженные вместе со множеством иных рукописей (включая и ту самую повесть) перед отъездом в Париж.
Писателем-беллетристом Дмитрию Савицкому было суждено стать уже на Западе — там, где располагалось метафизическое государство под названием Русское Зарубежье, не имевшее ни чётко очерченных границ, ни правительства, ни каких бы то ни было традиционных атрибутов государственного устройства, за исключением единственного общего для его жителей способа коммуникации — русского языка.
В 1980-е годы поэзия, беллетристика и эссеистика Дмитрия Савицкого изредка печаталась в различных периодических изданиях Русского Зарубежья — журналах «Эхо», «Континент», «Стрелец», альманахах «Русский альманах», «Глагол» и «Часть речи». Тогда же в эмигрантских издательствах «Третья волна» и «Синтаксис» вышли две его книги: роман «Ниоткуда с любовью» (1986) и сборник рассказов «Вальс для К.» (1987). Они немедленно обратили на себя внимание прогрессивно мыслящей части читающей эмиграции, а эмигрантская критика зачислила Савицкого — наряду с такими литераторами, как Зиновий Зиник, Игорь Померанцев и Сергей Юрьенен — в категорию «новейших писателей», то есть таких, которые состоялись в данном качестве уже после того как оказались за пределами нелюбимого отечества.
Признание этих «новейших» там, откуда они разными способами сумели унести ноги, не заставило себя долго ждать. Во времена горбачёвской Перестройки (1986–1991), когда в медленно распадавшемся Советском Союзе один за другим рушились бастионы тоталитарной власти, важнейшую роль в ликвидации коммунизма играла освобождающаяся из-под цензурного гнёта литература — как внутренняя, «советская», так и эмигрантская, «антисоветская». Причём удельный вес в этом процессе второй был ничуть не меньшим, но, быть может, что и более существенным, чем первой. После же отмены в 1990 году идеологической цензуры в СССР стали издавать вообще всех писателей Русского Зарубежья, а не только тех, кто уже давно покинул этот мир и не может как-либо напакостить советской власти.
Стали достоянием советских читателей и произведения Дмитрия Савицкого. Осенью 1990 года московское издательство «Радуга» выпустило его первую в СССР книгу — сборник, в который вошли роман «Ниоткуда с любовью», повесть «Вальс для К.», шесть рассказов и подборка избранных стихотворений. Книга, изданная стотысячным тиражом, была распродана подчистую за несколько недель — случай, по тем временам совершенно заурядный, но по нынешним воспринимающийся как свидетельство небывалого коммерческого успеха.
В то время, когда открывшие для себя «второго Бунина» (как характеризовали Савицкого его наиболее восторженные почитатели) сметали с прилавков «радужное» издание, его автор, находясь на берегах Сены, работал над своим вторым романом. Работа шла крайне медленно; на то, чтобы написать книгу объёмом в 300 страниц, у Савицкого ушло не менее шести лет. Наконец, в 1995 году рукопись была завершена, и «Тема без вариаций» — такое название получило это сочинение на языке оригинала**** — была отправлена в Россию в поисках издателя. Долго искать такового не пришлось. Сначала весной 1996 года роман был опубликован в сокращённом виде в журнале «Знамя»*****, затем — летом 1998-го — был выпущен в виде книги петербургским издательством «Химера» (которое только благодаря этому и осталось в истории российского книгоиздания, ибо почти сразу же вслед за тем было прихлопнуто приснопамятным августовским дефолтом). Стоит ли лишний раз упоминать о том, что и эта книга Дмитрия Савицкого так же мгновенно испарилась с прилавков книжных магазинов и лотков торговцев, в те времена во множестве оккупировавших подземные переходы возле станций метро и платформы железнодорожных вокзалов во всех крупных российских городах.
Случилось так, что этот успех стал для писателя Савицкого не только очередным, но и последним. Поскольку более ни одной его книги в постсоветской России при его жизни издано не было. В 2000-е годы было несколько неприятных историй, когда разные мелкие жулики-издатели (отчего-то сплошь из Санкт-Петербурга) заключали с ним договоры на переиздание ранее опубликованных произведений, но ни один из этих прохиндеев взятых на себя обязательств не выполнил. Это, разумеется, не могло не отражаться на эмоциональном состоянии Савицкого. И после очередной такой истории, случившейся в 2008 году, — тогда его обмануло издательство с названием, звучащим настолько непристойно, что мне противно его не только произносить, но и воспроизводить на бумаге, — Савицкий до такой степени обозлился, что принял решение никогда больше не иметь с российскими жуликами (он именовал их издевательски звучащим выражением «советские козлики») никаких дел. И решение своё выполнил.
* * *
Творческое наследие Дмитрия Савицкого в части беллетристики весьма невелико. Два романа, полторы повести и девять рассказов — вот, собственно, и всё, что было им опубликовано за сорок лет писательской работы. Ещё несколько сочинений остались в состоянии различной степени незавершённости. Это обстоятельство связано с тем, что в последние десять лет жизни Савицкий сознательно отказался от писательства, убедив себя в том, что его творчество никому кроме него самого не нужно, а потому ему нет надобности им заниматься.
В последние годы он несколько раз сообщал мне, что начал писать мемуары. Точнее, что не то уже начал, не то вот-вот начнёт. Для этого сочинения было выбрано название — «Праздник, который…». Название, как он полагал, должно свидетельствовать не о сходстве его автора с Папой Хэмом (ровно ничего хемингуэевского в прозе Савицкого никогда не было и в помине), но о том, что основным персонажем этой книги станет Париж — город, в котором прошла бóльшая часть его земной жизни, и который Дмитрий с равной силой любил и ненавидел. В зависимости от настроения.
Что именно — какие тексты Савицкого — должны были войти в эту книгу, мне в точности неизвестно. По-видимому, он намеревался составить её по принципу «окрошки-винегрета» — то есть свалив туда все многочисленные написанные в прежние годы заметки, имеющие автобиографический характер: эссеистику первых лет жизни во Франции, публиковавшуюся только по-французски; отдельные тексты радиоскриптов, в большом количестве писавшихся им в течение нескольких десятилетий сотрудничества с голосами — русскими службами Би-Би-Си, Международного Французского Радио и американской радиостанции «Свобода»; короткие зарисовки из утекающей в никуда (его любимая шуточка) жизни, в 2000-е годы изредка появлявшиеся в рубрике «Дневник недели» на его авторском сайте в Интернете. Впрочем, всё это — не более чем предположение; о структуре этого манускрипта мне неизвестно ничего за исключением того, что повествование в нём не должно было иметь традиционного для жанра воспоминаний линейного характера.
«Я физически не могу писать про себя, как в полицейском досье, — говорил Савицкий. — Понимаете, мон шер? Если я начну книгу фразой вроде: “Я родился 25 января 1944 года в Москве на Преображенке…”, то после этого останется только закончить другой: “А умер в…” Ну, скажем: “…в августе две тыщи какого-то на рю Муфтар в Латинском квартале”. А между ними оставить двести пустых страниц. Или триста. Вуаля!»
Он отчего-то считал, что умрёт скорее всего в августе — на исходе лета, в пустом, душном, выжженном солнцем и вымершем на отпускной сезон Париже, в полном одиночестве, и о его смерти станет известно не сразу, а лишь после того как соседи, заподозрив неладное по запаху, позвонят в полицию…
Писательское предчувствие оказалось ложным. Дмитрий Савицкий умер не в августе, а в апреле, тёплой парижской весной, когда в парке возле его дома на улице Клода Бернара распускались листья каштанов, берёз, акации и японской софоры, а лёгкий, как шёлковая занавеска, ветерок приносил на его балкон прелестный аромат только что появившейся на газонах травы. И произошло это не в собственной его постели, а на больничной койке в госпитале Аржантёя, одного из северных парижских пригородов.
Пережив в последние три года своей земной жизни неимоверные физические страдания, связанные с терзавшими его тело болезнями, в ночь с 10-го на 11 апреля 2019 года Дмитрий Савицкий покинул этот мир — чтобы больше в него не возвращаться. Никогда. По моему глубочайшему убеждению, он эту милость заслужил — своими книгами и радиопередачами, самим, в конце концов, фактом пребывания на этой планете.
* * *
В октябре 2017 года, переживая временный подъём сил и эмоций, когда ему казалось, что обрушившаяся на него годом ранее болезнь не является смертельной и у него получится обмануть «эту мойру», — Дмитрий Савицкий в последний раз вернулся к теме ненаписанных воспоминаний. Он попросил меня помочь ему отобрать материалы для включения в эту рукопись и прислал большой пакет разнообразных текстов, из которых, как он считал, и следует составить тот самый «Праздник, который…». Разобраться в этом словесном хаосе было весьма непросто. Всё же я отобрал несколько фрагментов, которые посчитал безусловно заслуживающими публикации.
Получив список, Савицкий, по присущему ему обыкновению, принялся иронизировать. «Вам что — действительно это нравится? — писал он, имея в виду один из отобранных мною текстов. — Это же жуть! Халтурка для “Слободки”. Не имеющая ничего общего с литературой». И когда я отвечал, что он глубоко заблуждается, что каждая выходящая из-под его пера страница является именно литературой, — в ответ следовало: «Ах, я и забыл. Вам же всегда нравилось то, что я пишу. Что это, по-вашему, гениально. Подозреваю, что если я напишу мелом на стене в своей проходняшке на Муфтар “Bordel de merde”****** — вы и про это скажете: гениально…»
Да, мон ами Димитрий. Скажу. Ибо так считал, считаю и буду считать.
И, надеюсь, что я такой не один.
Июнь–июль 2020, апрель 2023
Copyright © by Pavel Matveev, 2023
(*) Имя изменено по этическим соображениям.
(**) Паригó — «парижское наречие французского языка»; специфический язык коренных жителей Парижа, отличающийся стремлением к максимально возможному словосокращению и использованию в обиходном общении жаргона, в том числе узкопрофессионального.
(***) «Take Five» (1989), «Сорок девять с половиной минут джаза» (1989–1990), «Сорок девять минут джаза» (1990–2004), «Девять минут джаза» (2007–2008), «Джаз на “Свободе”» (2008–2009), «Время джаза» (2009–2016).
(****) В переводе на французский этот роман был издан в 2003 г. под названием «Passé Décomposé, Futur Simple» («Разложившееся прошлое, упрощённое будущее»).
(*****) См.: Савицкий Д. Тема без вариаций // Знамя (Москва). 1996. № 3. С. 4–92.
(******) Дерьмовый бардак (фр.). Французское ругательство, аналог русского «чорт побери».На фотографии в медальоне — Дмитрий Савицкий. Дакар, Сенегал, 1982.PS.
По случаю памятной даты в журнале «Этажи» опубликован фрагмент из романа Дмитрия Савицкого «Ниоткуда с любовью» (1983). -
Категория
Эссе, статьи -
Создана
Вторник, 11 апреля 2023 -
Автор(ы) публикации
Павел Матвеев
