Павел Матвеев. ГЕОРГИЙ ИВАНОВ КАК МЕМУАРИСТ

Павел Матвеев. ГЕОРГИЙ ИВАНОВ КАК МЕМУАРИСТ

Фрагмент из неопубликованного эссе

 
  • Вот сидишь, сидишь, пишешь, пишешь — так, как оно всё было, — и думаешь: а кто всё это станет читать? Ведь скучно. И поневоле возникает желание немножко приврать. Ну а что такого-то?

    Георгий Иванов (по рассказам Кирилла Померанцева)


    Как известно каждому имеющему отношение к литературе россиянину, рукописи не горят. Не горят же они по двум причинам: во-первых, по причине того, что авторы хорошо их прячут, а во-вторых — потому, что те, у кого эти рукописи хранятся после смерти их авторов, оказываются достойны высокого звания хранителя литературного наследия. Именно по этим двум причинам стали возможными публикации таких получивших всемирное признание шедевров российской литературы советского периода, как романы и повести Михаила Булгакова («Мастер и Маргарита» и «Собачье сердце»), Василия Гроссмана («Жизнь и судьба») и Анатолия Кузнецова («Бабий Яр»). В этом же списке, разумеется, пребывают и «Архипелаг Гулаг» Александра Солженицына, и «Верный Руслан» Георгия Владимова, и множество иных, гораздо менее известных, но имевших сходную издательскую судьбу, произведений.
    Что касается беллетризованной мемуарной эссеистики Георгия Иванова — циклов заметок и зарисовок «Китайские тени», «Петербургские зимы» и «Невский проспект», то у неё изначально никаких препятствий на пути к читателям не имелось — в первую очередь по причине того, что в Русском Зарубежье предварительная идеологическая цензура отсутствовала как таковая. Различные эмигрантские издания, с которыми Иванов сотрудничал после своего бегства из Советской России в 1922 году, охотно публиковали всё, что он им в данном жанре предлагал. В начале 1928 года лучшие, на взгляд их автора, эссе были Ивановым собраны в единую композицию и тем же летом изданы в виде книги, получившей название «Петербургские зимы» и переизданной через 24 года в виде частично изменённом и дополненном. Выход этой книги — первого её издания — вызвал в окололитературной среде Русского Зарубежья изрядный ажиотаж, подобный буре в стакане с выдохшейся водкой. Главным содержанием которого стали новые обвинения Георгия Иванова в намеренном искажении истины в угоду собственному писательскому тщеславию, а то и в заведомом вранье.
    За беллетризованной мемуаристикой Георгия Иванова скандальный шлейф тянется вот уже без малого сто лет. Кто бы и в наши времена не принялся о ней печатно рассуждать — почти гарантированно не может обойтись без того, чтобы не вляпаться по полной программе. То есть не может удержаться от того, чтобы не привести свидетельства обвинения, уличающие автора «Китайских теней» и «Петербургских зим» как минимум в предвзятом отношении к людям и событиям, в этих его сочинениях описанным, а то и в намеренной лжи — в угоду собственному нездоровому тщеславию и на потребу невзыскательной публике. При этом каждый второй ссылается то на мнение ранее уже упомянутого литературоведа Глеба Струве, утверждавшего, что Иванов «часто врёт без зазрения совести»; то на писательницу Нину Берберову, имевшую наглость однажды заявить, что «в его (Георгия Иванова. — П. М.) россказнях — четверть правды, разведённая в трёх четвертях выдумки. Он сам мне в этом признался» — и ложь эта оказалась чрезвычайно живучей; то на и вовсе непристойные источники информации — точнее, дезинформации — типа поносных статеек, сочинявшихся про Иванова ещё при его жизни разными мелкими окололитературными бесами вроде какого-то Кашина*… Причём делается всё это с единственной целью — акцентировать внимание потенциальных читателей ивановских сочинений на том, что их автор был по меньшей мере фантазёром, а то и откровенным вруном. Для чего? Ну, ясное дело — для того, чтобы тем самым опустить его на свой собственный уровень, для чего же ещё. То есть действуя в полном соответствии с известным «казусом Высоцкого», возникшим после того как подтвердились слухи о том, что всенародно любимый в Советском Союзе актёр, поэт и бард был не только хроническим алкоголиком (о чём знали все его поклонники), но и наркоманом-морфинистом (о чём знали весьма и весьма немногие). И как только эта стыдная тайна через годы после смерти Высоцкого стала наконец известна всем — миллионы российских наркоманов приняли сие известие с неописуемым восторгом: «Володька-то, оказывается, — наш! Во как!» Вот именно для этого самого. И больше ни для чего.
    С другой стороны, поклонники Георгия Иванова из числа специалистов, посвятивших годы и годы своих жизней изучению его жизни и творчества, — таких, например, как американский филолог советского происхождения Вадим Крейд (Крейденков) и российский литературовед Андрей Арьев, — замечены в другой, прямо противоположной крайности. А именно — в стремлении или замалчивать «неудобные» для них факты из биографии и послужного списка объекта их изучения, или того хуже — заниматься их ретушированием, то бишь пресловутой «лакировкой действительности». Так, и тот и другой литературоведы в написанных ими ивановских биографиях начисто игнорировали важнейший факт в жизни Георгия Иванова — факт его бисексуальной ориентации. По какой причине? По-видимому, по той, что и тому и другому биографу, являющемуся продуктом своего времени (Крейд — 1936 года рождения, Арьев — 1940-го) и советского (читай: донельзя ханжеского) воспитания, хотелось бы, чтобы этого факта просто не было. Ну, то есть не было — и всё.
    Понять ивановских биографов можно. Но согласиться — никак нет. Поскольку в жизни публичных персон, как хорошо известно всем, кто имеет отношение к написанию биографий, никаких «закрытых зон» не существует — по определению. Существуют в них только принципы, на основании которых те или иные факты могут и должны описываться. Которые, само собой, у каждого биографа — свои. И ежели какой-то биограф о каких-то сторонах жизни объекта своего изучения стыдливо умалчивает, то написанная таким биографом книга достойна лишь того, чтобы её прочитать — и тут же забыть. Надеясь на то, что кто-нибудь другой про того же человека напишет лучше и полнее. И, разумеется, так, как советовал всем интересующимся Анатолий Мариенгоф, — то есть без вранья.

    Copyright © by Pavel Matveev, 2023

    (*) Естественно, не того, которого зовут Олег, а того, которого звали Александр.

  • Категория
    Эссе, статьи
  • Создана
    Четверг, 20 апреля 2023
  • Автор(ы) публикации
    Павел Матвеев