-
ОКАЯННЫЕ ДНИ NOW
Заметки об исчезающей реальности
Сто пять лет назад, в этот самый день — 23 февраля 1918-го — Иван Бунин записал в дневнике:
«“Ещё не настало время разбираться в русской революции беспристрастно, объективно…” Это слышишь теперь поминутно. Беспристрастно! Но настоящей беспристрастности всё равно никогда не будет. А главное: наша “пристрастность” будет ведь очень и очень дорога для будущего историка. Разве важна “страсть” только “революционного народа”? А мы-то что ж, не люди, что ли?»
Это был тот самый писательский дневник, из которого спустя семь лет, уже во Франции, в вынужденной эмиграции, родились «Окаянные дни» — произведение уникальное, не имеющее аналогов во всей российской литературе, начиная с момента её появления и до наших дней.
В чём уникальность бунинских «Окаянных дней»?
Ну, хотя бы в том, что, будучи впервые опубликованными в 1925–1927 годах в виде газетных фельетонов, печатавшихся в издававшейся в Париже газете «Возрождение», они стали не только ярчайшим примером жанра так называемого «человеческого документа» (то есть документального свидетельства очевидца), но и отчётливым выражением общественно-политической позиции Ивана Бунина, его морально-нравственным кредо.
Не зря эту книгу так люто, так яростно ненавидели бунинские идейные и эстетические оппоненты как по ту, так и по эту сторону пресловутого «железного занавеса» — будь то бывший лидер партии кадетов Павел Милюков, в эмиграции вынужденно переквалифицировавшийся в газетчики и на старости лет окончательно выживший из ума, или большевики-совписы вроде Александра Твардовского и Константина Симонова. Первый из которых в своей сопроводиловке к девятитомному собранию сочинений Ивана Бунина, выпущенному в 1965–1967 годах московским издательством «Художественная литература», про «Окаянные дни высказался со всей большевистской прямотой:
«Бунинские писания, подобные его дневникам 1917–1919 годов “Окаянные дни”, где язык искусства, взыскательный реализм, правдивость и достоинство литературного изъяснения просто покидают художника, оставляя в нём лишь иссушающую злобу “его превосходительства, почётного члена Императорской Академии наук”, застигнутого бурями революции и терпящего от них порядочные бытовые неудобства и лишения, — эти писания мы решительно отвергаем».
«Ах ты, Сашка, сукин ты сын! — наверняка воскликнул бы Бунин, доведись ему дожить до выхода своего первого подсоветского собрания сочинений и прочитать в предисловии к 1-му тому эту пошлую тираду. — Да кто ты такой, чтобы что-либо из моих писаний отвергать, ежели я не давал тебе на это никакого права? Да и навязывать это своё “отвержение” другим моим читателям? И с какой это стати ты именуешь себя — “мы”, во множественном числе? Кто это — “мы”? Ты и твои дружки-цекисты? Большевики, захватившие, разграбившие и изнасиловавшие мою Россию? Эх, надо бы тебя повесить на осине или на берёзе, как надо было в Семнадцатом повесить другого Сашку — того, из-за которого вся эта катастрофа и произошла!..»
Ни секунды не сомневаюсь в том, что именно такими словами Бунин выразил бы своё возмущение от лживого и лицемерного утверждения Твардовского. И был бы в яростном своём негодовании совершенно прав.
Не отстал от Твардовского и Константин Симонов. Этот в опубликованном в 1966 году мемуарном эссе «Об Иване Алексеевиче Бунине» поведал о впечатлении, образовавшемся у него после знакомства с «Окаянными днями»:
«При чтении этой книги записок о Гражданской войне было тяжёлое чувство: словно под тобой расступается земля и ты рушишься из большой литературы в трясину мелочной озлобленности, зависти, брезгливости и упрямого до слепоты непонимания самых простых вещей».
И ведь что интересно. Прочёл совпис Симонов «Окаянные дни», по его же признанию, в конце 1944 года в Белграде (где он оказался в качестве военного корреспондента), и эта книга настолько ему не понравилась, так сильно огорчила, что он охарактеризовал её содержание выражением «трясина мелочной озлобленности». А полтора года спустя, летом 1946-го, уже в Париже (куда он был отправлен Сталиным с целью охмурить старика Бунина и склонить его к принятию советского гражданства и переселению в СССР), Симонов, встретившись с Буниным, на заданный ему тем вопрос — а читал ли он «Окаянные дни»? — и глазом не моргнув соврал, что — нет, не читал. В чём со всей ему присущей большевистской беззастенчивость и признался — в том же самом опусе. По какой причине соврал? Ну, это-то понятно. Стоило ему признаться, что «Окаянные дни» он читал, как их автор тут же задал бы ему следующий вопрос — о том, какое впечатление произвело на него прочитанное и какое мнение сложилось по завершении чтения. И что было бы на этот вопрос Симонову отвечать? Что, начав читать, он вместо ожидаемой «большой литературы» угодил в трясину мелочной озлобленности, зависти, брезгливости и непонимания «самых простых вещей»? Если бы он так ответил, тут бы его едва начавшемуся знакомству с Буниным и пришёл конец. А если бы он стал отвечать не так, а как-нибудь по-иному, вертясь, как карась на сковородке, то есть как-нибудь так, чтобы вышло «ни вашим, ни нашим», — то большего удовольствия Бунину таким своим трусливым поведением и доставить бы не смог. По этой причине совпис Симонов и врал в глаза нобелевскому лауреату по литературе. Правда, враньё это ему не помогло — ни на какие симоновские посулы Бунин не поддался, советского гражданства просить не стал и в красную Москву даже в качестве беспаспортного туриста отправляться не пожелал — он хорошо помнил историю Максима Горького и знал, что большевикам на слово верить ни при каком раскладе не следует. Недаром ему так нравилась русская народная фривольная частушка:
К нам намедни на деревню
Прилетели гуленьки.
Прилететь-то прилетели,
Улететь-то — хуиньки.
В том смысле, что бывают такие места, куда бывает легко попасть, но откуда потом очень непросто выбраться.
Впрочем, о частушках как-нибудь в другой раз.23 февраля 2023 -
Категория
Эссе, статьи -
Создана
Среда, 22 февраля 2023 -
Автор(ы) публикации
Павел Матвеев
