СТАСИК

Завет. 5.

Хороший день

Стасиков дед немногословен и монументален. Он сидит на диване, как памятник, когда расшалившийся Стасик, воображая себя юным героем-альпинистом, взбирается на могучую вершину и торжествующе водружает на плечах цели восхождения воображаемый флаг первопроходца. После чего крепкие руки покорённого монумента снимают Стасика на пол. Одна с мягкой тяжестью проводит по голове внука, другая даёт ласковый увесистый поджопник вкупе с непонятным: «Ишь, какой прыткий Балыбердин. Ну, беги, играй».

А собственно, чем ещё заниматься пятилетнему человеку в гостях у деда с бабой? Нет, можно, конечно, нарисовать на обоях в укромном уголке за диваном Волка из «Ну, погоди!», но это в первый раз интересно, а в третий уже и не так чтобы очень. Динозавров из пластилина они с бабушкой уже налепили на целую динозаврову ферму, картинки в книжках писателя Чуковского благополучно изучены и частью вырваны от избытка эстетических чувств. В тёмной кладовке прятаться хорошо, если тебя кто-то ищет, приговаривая: «А где у нас Стасик? Деда, ты Стасика не видел?», а потом выпрыгивать оттуда с радостным воплем — сам нашёлся! Но если искателям не до тебя, то в темноте быстро становится неуютно и страшно. Впрочем, можно же и просто носиться по дому с весёлым призвизгом маленького поросёнка, которому легко и интересно жить вообще и в гостях в частности.

И тут вдруг из бабушкиной кухни донесётся запах жареной картошки. Если вы настолько старый, что вам уже, допустим, семь или даже десять лет, то ваш вкус давно и безнадёжно испорчен всякими котлетами, сосисками или тортом наполеон. Но нет ничего вкуснее жареной картошки, когда ты ещё настолько юн, что не подвержен ни в малейшей степени условностям взрослого мира, где радуются куриному супу, газировке или вдруг селёдке иваси. С жареной картошкой может иногда сравниться корка серого хлеба, с которой хорошо не сидеть за столом, а бегать по комнатам в поисках злого Бармалея, но тут уж только по отдельности: или хлеб, или картошка — вместе их ни один нормальный человек есть не станет, только удовольствие портить.

Стало быть, баба нажарила картошки и уже зовёт к столу. Картошка вкусная, спору нет, но нельзя же просто так взять и пойти на кухню есть картошку вилкой, которую ещё и нужно держать правильно, а не как удобно, в кулаке. А дед сидит в кресле у открытого балконного окна, курит свою папиросу и газету читает — любому понятно, что дело это скучное и никому не интересное. Обязательно нужно его привлечь к угощению картошкой, он же нам не чужой. Дед пробормочет «сейчас, сейчас», не отрываясь от газеты и смахивая дым в сторону балкона, потом затушит папиросу в смешной железной пепельнице из головы чёрта (не забыть добраться потом до неё, и да, коробок со спичками же там рядом! — их позажигать непременно, дело решённое), встанет с кресла огромный, голова под потолок, протянет руку — пойдём, дескать, Стасик, к бабушке. Сам ты бабушка, кто же так ходит на кухню, совсем ты уже, дед. Нужно встать на твои ступни, обхватить тебя за спину или что там у тебя ниже и так и идти, поднимая одновременно ноги: ты шагаешь, и я шагаю твоими ногами, только спиной. «Как обезьяна?» — «Сам ты обезьяна! Как робот!» Ничего эти взрослые не понимают.

Вкусная картошка, лучше бабушки никто её готовить не умеет. А котлету пусть они сами едят, если им нравится. Дед вон ест с удовольствием, между делом из графина себе в рюмку наливая. А баба то хлеб заставляет кусать, то руками картошку брать не разрешает. Но все равно она хорошая, добрая. Графин со стола убрала, спрятала в шкаф за стеклянную дверку. Не забыть после картошки спасибо сказать, а то они в два голоса обязательно начнут про эту свою вежливость. Какая ещё такая вежливость, когда Бармалей не пойман и Айболит не освобождён, придумают тоже. Пусть сидят за столом, а тут уже пора бежать всех спасать. «Спасибо, баба».

Но Бармалей подождёт — здесь вдруг фашисты плывут на подводной лодке прямо по дивану, а фашисты ещё хуже Бармалея или даже Змея Горыныча, так папа говорит. Потому нужно залезть на спинку дивана, выбрать удачный момент и прыгнуть сверху на них, чтобы утопить, пока деда с бабой не видят. «А-а-а!» — этот диван плохой, он взял и выбросил вниз с подлодки на стремительно вырастающие перед глазами доски крашеного пола, который больно ударил по голове. Плохой пол! «А-а-а! Не дуй на шишку, баба, ты тоже плохая! Вы фашисты, я вас не люблю, я вас буду бить и пинать! А-а-а!» Нет, пусть, пусть баба меня качает на руках и спрашивает: «Где, Стасик, больно? Где?» А я всё равно её буду царапать, потому что все вы плохие, вот почему. «А-а-а!»

И тут дед говорит: «Нельзя так, так нельзя». И отбирает раненого героя из успокоительных бабушкиных рук, и кладёт его на этот предательский диван, и уводит бабу на кухню, и закрывает за собой дверь, и как теперь жить? Совсем они уже. «А-а-а!» Но ведь скучно громко рыдать одному, если они такие, если обижают, а сами не хотят дуть на шишку и гладить по голове. «А-а-а! А-а! А!» Ну и пусть тогда живут сами, отдельно. Пусть отведут домой к маме с папой, там мультики в телевизоре и ножницы знаю где лежат. А ножницами можно новый мамин ремень порезать на красные лаковые кусочки, потому что это красиво и весело, и чтобы папа никогда не грозил им меня по попе ударить, если я ещё раз буду пробовать на вкус землю из цветочного горшка. Здесь на кухне тоже цветы у бабы растут, между прочим. На подоконнике у холодильника. А в холодильнике прошлый раз мороженое было, а вдруг и сегодня есть? Если есть, то баба с дедой хорошие, я их люблю. А если нет, тоже люблю. И шишка на голове уже не болит, просто выросла. «Баба, а почему на голове шишка и на ёлке шишка?» Ладно, так и быть, съем это их мороженое, если сами предлагают. Вкусное, вон и дед подмигивает, понимает.

Пусть он поднимет меня на подоконник, посмотреть, что там во дворе. Ух ты! Машины стоят: «москвич», «жигули», а это грузовик «зил стотридцать», а может, «газ», тут трудно запомнить, как их папа называет. А дед отпустил, сказал: «Держись крепко, а то вторую шишку набьёшь». Не хочу шишку, буду держаться за эту ручку, смотреть, как дворник свою голубятню открывает. Там интересно, там почтари, дутыши, турманы и ещё какие-то: он нам с мамой показывал, когда мы в прошлый раз подходили. Дворник на Бармалея похож, но мама сказала, что Бармалей давно бы этих голубей съел, а не любил бы их, не кормил, в небо бы не запускал. Так что в дворнике больше от Айболита, чем от Бармалея, объяснила мама. Похоже, так, можно согласиться.

Деда опять себе в рюмку из графина налил, прямо в шкафу. Как будто он бабу боится. Да нет, взрослые никого не боятся, чего зря на них придумывать: дед может и ремень ножницами порезать, и землю из цветочного горшка попробовать, и ничего ему за это не будет. Вот ведь можно, а не делает. Странные они. Хоть ту же бабушку взять. «Стасик, помоги мне носок распустить», — сказала давно ещё, зимой. Распускали вместе с ней: тянешь за толстую нитку, она дёргается смешно, а носок всё меньше и меньше становится. И всем весело и радостно, как я носок уменьшаю. А недавно увидел знакомый клубок со спицами, в него воткнутыми, и нитку, тянущуюся к какой-то тряпке, — на кресле лежали. Тряпка эта так быстро уменьшилась, что и клубок в нитке, из неё получившейся, запутался, в футбол им не попинаешь даже. А баба пришла, рассердилась: «Что же ты, Стасик, натворил, два дня работы угробил. Свитерок тебе вязала ведь». Ну, бабушка долго сердиться не умеет — сразу мне слёзы вытерла и кусок хлеба со смородиновым вареньем дала. С молоком. Вку-усно. Но они, правда, странные.

Всё, надоело во двор смотреть, снимай меня, дед. Да не на пол, а себе на спину: поедем верхом. Какая ещё конница Будённого? Не выдумывай. Ты будешь осликом или, по-другому, ишаком, а я Ходжой Насреддином, мне мама читала. А ещё папа пел под гитару смешную такую песню про «бричмулу». Но, но, ослик, поскакали в большую комнату.

Ну и что, что тут игрушки разбросаны? Ты их потом соберёшь, или баба соберёт. Потому что разбрасывать весело, а собирать скучно — это взрослое занятие, не детское. Ладно, давай вместе собирать, если бабушке трудно наклоняться. Она придёт из гастронома, а мы с тобой уже всё убрали, мы молодцы будем.

Устал, пусть дедушка один дальше. Вот он уже и коробку с кубиками поставил на полку, рядом сел, руку на плечи положил, гладит по голове шершавой ладонью. Приятно. Разговорчивый он какой-то сегодня, на себя не похож. «Не то хорошо, Стасик, — говорит, — что ты делаешь доброе дело, когда тебя попросят. Ты сам должен понимать, когда твоя помощь необходима. Бывает так, что люди и не просят, — или потому, что гордые, или не верят в свои силы, или смирились с неизбежной бедой. А ты потихоньку возьми и помоги им справиться. И будешь ты такой тихой скорой помощью, без сирены, без мигалки, без воздаяния за доброе дело. Тимуровцы так в наше время делали, но они целыми отрядами справлялись, с дисциплиной, с клятвами всякими, а это лишнее. Каждый человек должен быть для другого опорой и поддержкой, даже для совсем чужих людей, не говоря уже о близких. К этому стремиться нужно людям, тогда и к коммунизму придём, или что там нам партия обещает. Не бойся творить добро, Стасик, и оно обязательно вернётся к тебе сторицей. Не бойся творить добро».

Скорей бы вырасти, чтобы понимать всякие взрослые слова: «коммунизм», «воздаяние», «сторица». Но и без них понятно, что помогать людям — это хорошо и правильно. Как бы нам бабе помочь, пока она в магазине? Чтобы пришла и порадовалась. Игрушки-то мы с пола уже убрали. А, дед?

Ну, точно же! Бабушка ведь никогда не додумается саму себя из пластилина вылепить, ей некогда. Смотри, деда, какую я голову бабе выкатал круглую, а ты всего только две руки и две ноги сделал. Вот так мы их к туловищу прилепим, а к голове уши и волосы тонкими колбасками. Отличная бабушка получилась, очень похожая. Обязательно обрадуется, когда вернётся. Иди, иди к своему графину, я сам тут доделаю.

Ну нет, так на подоконнике она может и не увидеть себя сразу, а нужно, чтобы сразу, чтобы захлопала в ладоши, разулыбалась и сказала: «Вот же какой молодец у нас Стасик! Как живую меня вылепил!» И, наверное, ещё мороженого даст тогда. Лучше прилепить бабу к окну, на твёрдое стекло, тогда сразу заметит. Вот так, и ещё солнце налепить большое, жёлтое, с лучами, а то сегодня на улице тучи, а нужно, чтобы хорошо было, ласково.

Вот и дверь входная хлопнула, и дед сумки бабушкины из прихожей понёс на кухню. Сейчас она войдёт, а я как будто и ничего, я просто книжку Агнии Барто читаю, вот здесь, про бычка. Пусть сама увидит и обрадуется. Дед вернулся, подмигнул, палец к губам прижал. Поискал глазами пластилиновую бабу, увидел, что я её на стекло приклеил, как-то странно глянул на меня да рукой махнул.

Вот и бабушка, и сразу карамельку мне из гастронома. Эй, дед, отойди от окна, ей же не видно, какую красоту Стасик вылепил. Вот я сейчас тебя оттолкну с разбега двумя руками.

Ага, увидела! «Это кто же такую бабушку слепил? Деда, наверное?» Совсем ты уже, баба. Дед помогал мне только, а я сам и голову, и уши, и глаза, и волосы. И на окно сам догадался, а то бы ты до вечера себя красивую пластилиновую не увидела. Подняла на руки, поцеловала: «Очень красивая я у тебя получилась, молодец, Стасик». И понесла на кухню, уговаривая кусочек колбаски съесть, докторской. А деду за спиной зачем-то сказала: «Сам будешь завтра окна мыть, я и порошок купила». Дедушка вздохнул только.

Вечером пришла мама, мы ей тоже бабушку на окне показали. Мама похвалила: «Молодец, умеешь». А баба сказала: «Дедовы проделки». Хотел объяснить, что не дедовы эти проделки, а исключительно мои, но зевать хотелось больше. Потом шли с мамой домой по улице с фонарями, она спросила: «Хорошо день провёл, Стасик?» Очень хорошо, у деда с бабой всегда хорошо день проводить, только спать к вечеру хочется — они укладывают днём, но никак у них не спится, всё там такое новое, интересное.

Потом вспомнил: «А ты знаешь тихую скорую помощь?» Мама задумалась: «Нет, не знаю, расскажи». И Стасик рассказал, что нужно незаметно творить добро всем и каждому, это и есть тихая скорая помощь. Вот как сегодня мы бабушку слепили, чтобы её порадовать. Дед ещё слово такое сказал про это, «сервиз», что ли. «Сюрприз, — поправила мама. — Ну, вам с дедом виднее».

Конечно, виднее, мы с дедом настоящая тихая скорая помощь. Всегда буду стараться творить добро. Очень хороший день сегодня, только спать сильно хочется.

И Стасик снова зевнул — долго, с тонким подвыванием. Мама засмеялась и взяла Стасика на руки.

Часть первая. 10–21

Глава 1. Лорд

— Ух, ты! Спасибо, Витя, — жвачка с утёнком была символом пацанячьего счастья в скудные времена ярких лозунгов и пустых прилавков, оттого Стасик подобные подарки товарища принимал с искренней и радостной благодарностью.

Витькина семья принадлежала к категории прорабов перестройки, Стасикова — к обществу счастливых обладателей талонов на мыло и сахар. Впрочем, в штабе социальное неравенство никакого значения не имело.

Сам штаб дислоцировался в густых зарослях кустарника у подножия старого клёна, на который легко взбираться по наклонному стволу, чтобы запускать вниз пригоршни кленовых вертолётиков, медленно планирующих на крыши окружающих гаражей. К тайному укрытию, кроме Вити и Стасика, были допущены Игорь Смирнов — рослый очкарик из третьего подъезда, известный тем, что в запале драки до крови разбил нос Вовке, среднему из хулиганистого семейства Рыжовых, и Витькина младшая сестра Лера, которую всё равно приходилось таскать с собой во время долгих и счастливых летних каникул. Сегодня её повезли родители на своей «ладе-девятке» удалять какой-то неправильный молочный зуб, и друзья наслаждались ровным течением дня, уютно расположившись за столом из магазинных ящиков под штабной крышей, крытой обрывками рубероида, прибранными на недальней стройке.

На узкой тропинке, проложенной в кустах, послышался шум. Стасик направил в подозрительную сторону втайне от мамы изготовленный папой деревянный пистолет с боевой частью из натянутой резины. Витёк приготовил к броску гранату из ударного целлофанового пакета, наполненного водой, и отдал строгий приказ:

— Стоять на месте! Пароль!

Шаги замерли, из кустов донеслась фраза:

— «Боюсь, что вам известен мой любимый коньяк». Отзыв?

Стасик положил пистолет на стол.

— «Не считайте себя фигурой, равной Черчиллю», — Витька расслабился и добавил уже от себя: — Проходите, дружище, не стесняйтесь.

Из кустов выбрался улыбающийся Игорь, выпрямился в полный рост: «Привет, штирлицы». Штирлицы чинно пожали коллеге протянутую руку. Игорь учился в параллельном 3 «А», и межклассовые противоречия делали друзей тайными разведчиками внутришкольных формальных сообществ. Стасик с Витей рассказывали Игорю о повадках их одноклассника Вовки Рыжова, а Игорь делился наблюдениями за своей классной руководительницей Ольгой Викентьевной — самой красивой из школьных педагогов, по их общему непредвзятому мнению. Игорёк сел на свободный ящик. Помолчали.

— Пошли на котлован? — предложил Стасик.

Котлован под строительство многоэтажного дома на соседней улице был вырыт лет пять назад и так с тех пор и стоял, наполненный талой и дождевой водой. Там у друзей был пришвартован к бетонной опоре хлипкий плот, с которого Витька навернулся посреди очередного водного путешествия на прошлой неделе.

— Да ну его, — предсказуемо отверг приглашение незадачливый котлованоплаватель. — Давайте лучше в арсенал.

— Там ничего нового, скучно, — в свою очередь не согласился Игорь.

Военный оружейный склад так и назывался — «Арсенал». И автобусная остановка за углом тоже называлась «Арсенал». Зарубежным шпионам никакие свои штирлицы не были нужны, чтобы разведать расположение секретной воинской части. Весь город знал, что на улице Чапаева за длинным бетонным забором размещены длинные армейские хранилища, к которым подведены рельсы от Второго разъезда. Тоже мне, военная тайна.

Ещё в прошлом году через две дыры в заборе окрестные горожане срезали угол между Чапаева и 1-й Военной, чтобы пройти через арсенал к Нижнему гастроному, где чаще, чем в Верхнем, «выбрасывали» колбасу, масло и туалетную бумагу. Слух о возможности отоварить талоны быстро разносился по близлежащим кварталам, и конец очереди, бывало, начинался аккурат внутри воинской части с грозным названием. Весной дыры в заборе заварили металлическими решётками, как будто они кому-то мешали проползти под бетонной плитой в трёх десятков шагов дальше. Но действительно, месяц за месяцем ничего нового и интересного в арсенале не происходило, если не считать бурного прорастания зарослей чертополоха вокруг хранилищ боеприпасов. Ну, один раз в нём можно шаров с колючками набрать, чтобы бросаться потом в девчонок, ну, повторить экспедицию, а в третий раз и правда скучно.

— А вы кем хотите стать, когда вырастете? — вдруг задал трудную задачу Игорёк.

Стасик задумался. Ещё месяц назад он перед сном представлял себя бравым пожарником, который может отважно спасти из огня любого, даже кудрявую Марину с первой парты. Но за прошедший каникулярный июнь облик Марины-хохотушки как-то поблёк, как и всё связанное со школой. Теперь больше всего хотелось снега и зимы.

— Не знаю, хоккеистом, наверное, — неуверенно ответил Стасик.

— Мне бы и в голову не пришло, — похвалил Игорёк. — А ты?

— Пограничником, — сразу и убеждённо ответил Витя. — Только кинологом, это такой пограничник, который всегда с собакой.

— Я знаю, — Игорь поправил очки. — Армию любишь, дисциплину? Чтобы в военной форме ходить и девчонкам нравиться?

— Я собак люблю, — вдруг зло огрызнулся Витька. — При чём тут девчонки?

— Девчонки всегда при чём, — авторитетно заявил Игорь. — У меня Эдик так родителям отвечает, когда они его ругают за выпендрёж внешнего вида. А брату восемнадцать уже в сентябре исполнится. Ладно, забудем про них. Так заведи себе собаку, если любишь, в чём проблема?

— В родителях, — глаза Витьки неожиданно набухли слезами. — Папа говорит, что на породистую служебную очередь в кинологическом клубе. И он вообще против, потому что собака — это ответственность, а я даже постель за собой не убираю, если один дома остаюсь.

— Такая же песня и у моих, — вздохнул Стасик. — Так ты застилай постель-то, тебе важнее.

— Да я что угодно готов делать, но они же не верят! Мама говорит, что позволила бы пекинеса, но боится аллергии у Леры. А мне и не нужен её пекинес, я большую собаку хочу, настоящую!

Витька сердито утирал со щёк обидные слёзы. Ребята понимали, молчали сочувственно.

— Ты вот что, Вить, тебе вот как нужно сделать, — Игорёк решительно стукнул кулаком по колену друга. — Просто приведи домой собаку, возьми и приведи, сам приведи, не рассчитывай на них. Родители поругаются, конечно, для начала, сильно будут ругать. А потом сами её полюбят, потому что собаку нельзя не любить, если она уже рядом с тобой, если она уже дома. Вот и всё, вот и решится дело.

— Да где её взять-то? — всхлипнул Витя. — Собаки на улице не валяются.

— Ещё как валяются, — поправил Стасик. — Кому ещё валяться на улице, как не собакам.

— Пьяным ещё, — уточнил Игорь. — Пьяные, бывает, на улицах валяются.

Друзья рассмеялись точному дополнению. Слёзы у Витька совсем уже высохли.

— Значит, собак любишь? — зачем-то отдельно уточнил Стасик.

— Даже больше вас, — показал язык Витька. — Ладно, пошли на котлован, я сегодня на всё уже согласный.

Игорю давно надоела эта игра в пароли и отзывы, он и головы не повернул на шум из-за кустов — свой кто-то, больше некому. Однако вместо Витьки или Стасика к штабу вышла собака: крупная, непонятного светлого окраса в лёгкую рыжину, с вислыми ушами и добрыми глазами.

— Не бойся, — за собакой к столу выбрался Стасик, держащий в руке верёвку, другой конец которой замыкался на псине наподобие ошейника. — Это Лорд, он добрый. Привет.

— Я не боюсь, — почти не соврал Игорь. — Привет. Садись, рассказывай.

Собака деликатно обнюхала стол и неожиданно, боднув широким лбом руки Игорька, села рядом с ним и положила башку ему на колени. Стасик привязал свой конец верёвки к ветке куста и объявил:

— Вот, подарок Витьке. Помнишь, он позавчера тут сопли распустил?

— Ого, — обрадовался Игорь. — Это ты гениально придумал, отличная собака. Где взял?

Стасик отвернулся в сторону гаражей, пожал плечами:

— Долгая история, неважно. Смотри, какой красавец, никакие родители не откажутся от такой собаки. Да же?

— Да же.

Игорь осторожно погладил пса по голове, почесал за ушами. Тот сразу завалился на бок, предлагая к почёсыванию розоватый лохматый живот.

— Лорд, говоришь?

— Ага.

— А порода какая?

— Неизвестная, — пожал плечами Стасик. — Но точно не дворняга, за это ручаюсь. Витёк не появлялся ещё?

— Не видел, я недавно пришёл, — заметно было, что Игорёк продумывает план действий. — Значит, так: я сейчас домой быстро сбегаю за детской энциклопедией — там картинки со всякими породами собак, чтобы определиться с этим твоим Лордом. И по дороге Витьке позвоню из автомата, чтобы быстро сюда шёл. У тебя двушка есть? Давай.

Игорь уже собрался поднырнуть на тропинку в кустарнике, но опять выпрямился в сторону Стасика:

— Он бутерброды ест?

— Витька? — удивился несуразности вопроса временный хозяин собаки.

— При чём тут Витька? Лорд.

— А. Он всё ест, кажется, — не вполне убеждённо ответил Стасик.

Игорёк ушмыгнул в кусты, только ветки затрещали.

Стасик притянул ещё качавшуюся ветку акации, сорвал стручок, сделал свистульку, попищал в неё. Лорд встал, насторожился и неожиданно гавкнул низким басом. Сделав вид, что не испугался, Стасик встал, поднял вверх согнутую правую руку и сказал: «Сидеть!» Лорд сел. «Стоять!» Лорд встал. «Рядом!» Лорд обошёл юного дрессировщика и аккуратно встал с правой стороны. «Лежать!» Лорд лёг. «Вот так-то», — удовлетворённо заметил Стасик и пожалел, что нет под рукой игоревского бутерброда, чтобы поощрить пса: он видел в киножурнале «На службе Родине», что так работают со служебными собаками военные кинологи. А то, что Лорд — собака умелая, опытная, и без того всякому было понятно.

Поощрительный бутерброд с колбасой появился в штабе через десять минут вместе с запыхавшимся Игорем. Лорд проглотил бутерброд в один приём и завилял лохматым хвостом, наблюдая, как пацаны с неменьшим азартом доедают свои подкрепительные сухпайки.

— В энфиклопедии нифего про такую породу не нафёл, — объяснил с набитым ртом Игорёк. — Но дома Эдька был, подсказал по описанию: это золотистый ретривер, служебная порода и охотничья, редкая в России. И где ты его только отыскать сумел?

— В общем, тут такая история, — решился объяснить Стасик, но в этот момент из кустов скороговоркой донеслось «боюсьчтовамизвестенмойлюбимыйконьяк» и к штабу вывалились Витя с Леркой.

— Ух, какой! — заорал на все гаражи Витька и сразу хотел броситься обниматься с собакой, но на секунду притормозил. — Не кусается?

— Если только ты душман, — успокоил Стасик.

И Витёк с размаху кинулся обнимать пса, за ним с опаской подошла Лера, погладила собаку по голове. Лорд только вздыхал и вдруг лизнул девочку по всему носу широченным языком. И все захохотали от внезапного счастья. И Лорд, показалось, тоже.

— Это мне? — никак не мог поверить Витька. — Ты, Стас, да? Вот спасибище. Ох, какой. А он слушается?

Стасик степенно встал, показал класс дрессировки. Лорд не подвёл. Лера хлопала в ладоши.

— Лерка, ты только дома молчок, — Витёк суетился, никак не мог прийти в себя от свалившегося на его голову счастья. — Я сам, потом. Может, его здесь пока, а? Конуру соорудим. Вы как?

Игорь погладил собаку, поправил очки.

— Да ну, — отверг малодушное предложение. — Лучше сразу. Родители на работе? Вот и забирай. Миску ему там пока подберёшь, место покажешь, коврик найдёшь какой-нибудь. Они придут, а он уже освоился. И кто такого красавца потом на улицу выгонит? Ты за, Лера?

— Я за! — завопила мелкая. — Я ещё как за!

И начала тормошить Лорда за уши и целовать в морду. Пёс смущённо вилял хвостом.

Потом они все потренировались в выполнении кинологических команд. Лорду было всё равно, кого слушаться — хоть Витю, хоть Игоря, хоть Лерку. Он беспрекословно и спокойно исполнял приказания ребят, как будто они были его хозяевами всю жизнь. Витька совсем успокоился, только не сводил с пса влюблённых глаз.

Наконец Витёк отвязал от куста верёвочный поводок и совсем уже собрался домой вместе с Лордом. Подошёл к Стасику, протянул руку: «Я тебе этого никогда не забуду». И вдруг обнял друга, не стесняясь телячьих нежностей. Дал команду «Лорд, вперёд!» и потянулся за собакой в кусты, из которых донеслось: «Я вечером позвоню, как всё прошло!» Понятно, что Стасику — у Игоря дома телефона не было.

Стасик читал у себя на диване рекомендованную позавчера папой книгу про собак «Джерри-островитянин» писателя Джека Лондона, когда в комнату постучалась мама: «Не спишь? Иди, тебя Витя к телефону. Возбуждённый он какой-то». Трубка сразу заорала Витькиным голосом: «Всё, ура! Всем понравился, Лорд наш! Он уже кашу вчерашнюю поел, и я его на прогулку сводил. Теперь у меня есть собака!» Стасик еле его успокоил, чтобы прояснить подробности. Выяснилось, что первой с работы вернулась мама, очень удивилась, но Лорд её быстро очаровал, «как он умеет», и мама сказала: «Что ж, я не против. Но последнее слово остаётся за папой». Потом пришёл папа, и вначале они долго говорили в спальне с мамой. Затем папа собрал всю семью и объяснил, что ничего ещё не решено, он подумает до завтра, но тут вступила в дело Лера, забралась к нему на колени и стала рассказывать, как они уже с Лордом подружились и как им всем теперь хорошо и весело будет жить. Папа сдался, сказал: «Ладно, посмотрим. Пусть живёт пока. Но если я ещё один раз увижу незаправленную кровать...» И тут Лорд к нему подошёл и протянул лапу. И всё на этом закончилось. И Витька теперь вечный должник Стасика, только тому нужно на днях обязательно прийти и рассказать Витькиным родителям, откуда он взял такую чудесную редкую собаку. Но это уже не важно, поскольку в неё все влюбились и никто Лорда никогда не решится теперь выбросить на улицу.

На другой день Витин отец купил для домашнего питомца настоящий поводок с настоящим строгим ошейником, и Витька важный ходил с Лордом по двору. А потом они все носились с ним и по ипподромному пустырю, и по спортивной школьной площадке, и катались на плоту по котловану. И так прошло три счастливых Витькиных дня. А на четвёртый вечер мама опять оторвала Стасика от «Джерри-островитянина»: «Одевайся, пойдём к Вите». И мамин ровный голос не предвещал ничего хорошего от этого похода в гости. То есть совсем ничего.

Дверь открыла заплаканная Лера и провела их в большую комнату, где за круглым столом мирно пили чай Витькины родители и ещё незнакомая женщина и худой старик в чёрных очках. Лобастая голова Лорда лежала на его коленях. Витька видно не было.

— Здравствуйте, — поздоровалась мама Стасика.

И Стасик вежливо сказал:

— Здрасьте.

— Добрый вечер, Елена Дмитриевна, — отозвалась Витина мама. — Здравствуй, Стас.

Женщина и старик тоже поздоровались, а папа Витьки вздохнул:

— Не уверен, что вечер такой уж добрый. Вот стулья, присаживайтесь к чаю. Извините, Герман Егорович, продолжайте.

— Да, в общем, я уже, считай, закончил, — старик отхлебнул из чашки, глядя строго перед собой в полированную румынскую стенку за спинами хозяев дома. — С эшелона маршем выдвинулись в сторону города Эссен, там нашу колонну и разбомбили. Последнее, что запомнил: летит на наш грузовик самолёт с крестами на крыльях, очень низко летит, потом вспышка — и всё. Про победу я уже в госпитале узнал. Так что ничего особо геройского нет в моей биографии, я ни разу по немцам выстрелить даже не успел. Родительский дом, потом школа, экскурсия на войну, дальше — темнота. Вот и всё. Благодарю за чай, и печенье у вас очень вкусное. Нет, больше не хочу, Евгений Олегович, спасибо.

Старик аккуратно поставил чашку на блюдце, продолжая смотреть выше голов сидящих за столом.

— Ладно, — не стал спорить дядя Женя. — Что ж, теперь ты, Стасик. Не возражаете, Елена Дмитриевна?

Мама не возражала, и Витькин папа попросил:

— Расскажи правду, как ты раздобыл эту собаку, которую потом презентовал Вите.

И Стасик рассказал, как папа его отправил в Нижний гастроном купить подсолнечного масла, потому что оно закончилось, а папа хотел пожарить курицу к маминому возвращению, у него выходной был. И у магазина сидела вот эта собака, привязанная к металлическому ограждению газона, у неё ещё такая рамка была к ошейнику прикреплена, которую он потом, когда уже к штабу шёл, в кустах там недалеко спрятал. Масло в отделе закончилось, обещали после обеда завезти, сказала продавщица, и Стасик вышел, хотел погладить собаку, но боялся, а потом все равно погладил, а она позволила. И такая эта собака была хорошая, что Стасик сразу подумал, что она — живая мечта Вити, а Витя жить без собаки не может, так её хочет, и что Стасик, как его верный друг, не может допустить, чтобы тот ещё раз заплакал, оттого что родители не хотят собаку. Тогда Стасик отвязал её и повёл с собой прямо в штаб, чтобы потом отдать Вите, потому что нельзя, чтобы человек так мучился. А пока шёл, придумал, что собаку будут звать Лорд, как в одном кино кого-то называли про рыцарей. Лорд не возражал, слушался. Потом он передал собаку Вите, а дальше все и так уже всё знают.

Перед рассказом Витина мама привела сына из спальни. Витька тоже был зарёванный, сидел, слушал, хмуро грыз печенье.

— Хорошо, — Витин папа потёр виски. — Хотя в целом ничего хорошего. Но почему ты сразу не сказал Вите, откуда у тебя собака? Он бы никогда её не взял при открывшихся обстоятельствах. Так, Виктор?

Витька пожал плечами, глянул на Стасика исподлобья, но показалось, что чуть ему подмигнул, вернее, поддерживающе моргнул обоими глазами. Никто и не заметил.

— Вот, не взял бы, — ответил за Витьку Евгений Олегович. — В любом случае, прошу всех нас извинить за случившееся недоразумение.

— Ничего, бывает, — отозвалась незнакомая Стасику женщина. — Время позднее, мы, пожалуй, засиделись у вас. Папе завтра вставать рано, ему очередь нужно будет занять за заказом в ветеранском магазине. Пойдём, мальчик, покажешь, где ты шлейку спрятал. Ну, ту самую рамку, которую ты от Тёплого отцепил.

— Какого тёплого? — не понял Стасик.

— Вот от него, — кивнула на Лорда женщина. — Его Тёплый зовут, с самого его щенячества.

— Завтра, — вмешалась мама. — Завтра они всей своей тёплой компанией принесут эту шлейку, обещаю. С самого раннего утра. Сейчас действительно уже поздно.

— Хорошо, — не стала спорить женщина. — Адрес мы Ольге Владимировне оставили. Пойдём, папа.

Старик поднялся из-за стола. Он оказался на голову выше Витькиного отца. Дочь взяла его под руку, повернула в сторону двери, Лорд, то есть Тёплый, встал у правой ноги хозяина, как и положено грамотной собаке-поводырю.

— Подожди, Маша, — сказал старик и протянул руку в сторону Стасика. — Подойди, мальчик.

Стасик подошёл. Старик положил ему руку на голову, провёл тёплой ладонью по лицу.

— Ты хороший парень, — сказал старик. — Я давно живу, мне шестьдесят один год, и я вижу людей лучше многих зрячих. Ты просто хотел помочь другу, очень хотел. Но так вышло, что Тёплый мне нужнее, чем ему. Никто тут не виноват. Не казни себя, и вы его не ругайте, пожалуйста.

Старик кивнул в сторону мамы, и они ушли вместе с Тёплым — Лордом. Тот даже не обернулся.

— Ладно, старики-разбойники, — подводя итог вечеру трудного дня, обратился к ребятам Евгений Олегович. — Что сделано, то сделано, обратно фарш не прокрутишь. Надеюсь, этот случай послужит вам уроком на всю оставшуюся жизнь. Не знаю, какие меры примут Елена Дмитриевна и Александр Витальевич, а тебе, Виктор, я сообщаю, что в клубе служебного собаководства через месяц должна была подойти моя очередь на щенка породы колли, такой мой должен был быть тебе сюрприз. Так вот, завтра я очередь свою сниму, потому что вижу, что ты ещё не дорос до ответственности за тех, кого мы приручаем. С другой стороны, я отчётливо понимаю твоё желание иметь собаку и потому обещаю вернуться к этому вопросу ровно через двенадцать месяцев, 29 июня 1988 года. Больше не смею тебя задерживать, скажи гостям «до свидания» и ложись спать.

— И нам пора, — отставила пустую чашку мама. — Попрощайся, Стасик, пойдём домой, папу «порадуем» твоим поступком.

Стасик сказал «спокойной ночи» и поглядел на Витьку. Тот вяло махнул рукой и отправился в свою комнату.

В прихожей мама Вити попросила за Стасика:

— Вы уж не очень с ним строго, он хотел как лучше, Елена Дмитриевна.

— Разберёмся, Ольга Владимировна. До свидания.

На улице мама молчала, а Стасик пытался продавить внутрь комок под горлом, который подступил во время расставания со слепым стариком Германом Егоровичем. У подъезда Игоря мама сказала: «Быстро, пять минут». И села на лавочку с отстраненным выражением лица.

Стасик бегом взлетел на третий этаж, позвонил в пятьдесят седьмую квартиру. Дверь открыл Эдик с сигаретой и серьгой в ухе: «Привет. Игорян спать уже лёг. Сейчас». Игорь вышел на площадку в трусах и накинутой на плечи ветровке, выслушал краткое изложение вечерних событий, сказал: «Ну ты даёшь. Ладно, завтра встречаемся у подъезда в полвосьмого утра. Схожу с вами попрощаться с Лордом».

До дома шли с мамой молча.

Папа выслушал подробный мамин доклад на кухне, почесал бороду и отреагировал словами Игоря:

— Ну ты даёшь, старик, — и уточнил у мамы: — А родители Вити как нашли настоящего владельца этого Лорда?

— Так Евгений Олегович сразу заподозрил неладное, расклеил по району объявление о том, что нашлась собака, ретривер. Вот они и пришли... Господи, стыдно-то как мне было, Саша. Ты представить себе не можешь.

— Могу, почему не могу, — ответил папа, полез в холодильник, достал початую трёхлитровую банку пива, налил в стакан, поинтересовался у мамы: — Будешь?

— Буду, — сказала мама и заплакала.

Стасик тоже хотел заплакать, но у него никак не получалось, хоть тресни.

— Ты же сам всё уже понял, старик? — спросил у Стасика папа. — Ты же больше так не будешь?

Стасик быстро и резко закивал головой — раз пять, наверное, или десять.

— Тогда ладно, проехали. Фронтовик, говоришь, этот старикан был? Подожди, закрепим урок.

Папа сходил в комнату, вернулся с гитарой. У него на всякий жизненный случай всегда находилась песня, Стасик привык. Мама уже не плакала, тихонько пила своё пиво.

Подтянув пару струн, папа задумался, а потом начал медленным перебором:

Над землёй бушуют травы,

облака плывут, как павы,

а одно, вон то, что справа, —

это я, это я, это я,

и мне не надо славы...

Мама прерывисто вздохнула и негромко подхватила — у них всегда хорошо получалось петь вдвоём, Стасик любил их слушать. И лишь когда под гитарной струной возникли строчки:

Эта боль не убывает,

где же ты, вода живая?

Ах, зачем война бывает?

Ах зачем, ах зачем, ах зачем,

зачем нас убивают?.. —

лишь тогда комок в горле у Стасика лопнул и прорвался ручьём самых горьких в его жизни слёз. Он плакал навзрыд у себя на диване, плакал о своей вине, о Витькиной беде, о давней войне, о том, как