Михаил ЛЕБЕДЕВ

Обыкновенная история про ужас, летящий на крыльях ночи

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

С е р г е й Я к о в л е в – писатель.

К с е н и я – его жена.

П а в е л – их сын.

В я ч е с л а в К р у г л о в – следователь.

Н и к о л а й Л и х о н о с – журналист.

Н а т а л ь я – однокурсница Яковлева.

В а л е р и й – коллега Яковлева.

Ю р и й – литературный агент.

Г р и г о р и й П р и т у л я к – фермер.

Е л е н а – его жена.

Л и з а – их дочь.

Б о р и с, А л е к с а н д р - оперативники

А н а т о л и й П е т р о в и ч – селянин-пенсионер.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Небольшой уголок правой части сцены занимают небогатая тахта у проема окна и прикроватная тумбочка с горящим ночником. Остальное пространство в темноте. На тахте спит Я к о в л е в.

Постепенно возникают звуки, сопровождающие быт деревенской жизни. Слева из затемнения проявляется картина заселения семейства в фермерский дом. Почти все пространство сцены занимает большой двор хутора, стоящего в лесостепи на излучине пыльного профиля. Заметно крыльцо избы и примыкающий к ней большой сарай с широко распахнутыми воротами. У крыльца стоят торшер, стулья, на которых лежат связки книг. В кресле сидит Л и з а, рассматривает модный журнал.

Параллельно с этим процессом Я к о в л е в встает с тахты, вынимает из ящика тумбочки полевой бинокль. Наводит его на фермерский двор, внезапно съёживается и прячется за тумбочку.

За сценой хлопает дверь кабины грузовика, заводится мотор и слышен шум удаляющейся машины.

К Л и з е подходит Е л е н а П р и т у л я к.

Е л е н а (садится на стул): Две лишних сотни, паразит, выклянчил. Я, говорит, не нанимался вам вещи из кузова подавать. Моё дело баранку крутить, а на подай-принеси грузчиков из города выписывать нужно было. Это их, значит, сюда за пятьдесят километров притартай, потом назад отправь да работу оплати. Может, для городских три-четыре тыщи и лишние, а у нас этот номер не пройдет. Мы уж сами как-нибудь, потихоньку… Отец-то куда подевался, Лиза?

Л и з а кивает в сторону дома.

Чего он там копошится? Тут вещей-то осталось всего ничего. А мне ещё обед готовить на новом месте. (Уходит в дом).

Я к о в л е в кладёт бинокль, крадучись перемещается во двор. Заглядывает в окна дома, заходит в сарай, трогает стены, оглядывается. Выходит во двор, стоит за спиной у Л и з ы.

Внезапно распахивается дверь дома, и на крыльцо выскакивает Г р и г о р и й П р и т у л я к с бутылкой пива в руке. Я к о в л е в замирает в неловкой позе.

Г р и г о р и й (в открытую дверь): Ты знаешь что? Ты, эта. Я ведь по такой жаре только пива взял. А мог бы Лёху с Петровичем позвать – куда ловчее бы управились. Ну, и новоселье бы отметили, не без того. (Поворачивается к Л и з е с Я к о в л е в ы м, замолкает). Это ещё что?! (Забирает у Л и з ы журнал). Ты у меня такое ни в жисть не наденешь, ясно? Не хватало нам с матерью ещё здесь замечания из школы получать.

Л и з а: Здесь до райцентра два километра. Разбежались учителя к тебе ноги бить, жаловаться.

Г р и г о р и й (пододвигает стул к креслу, садится спиной к Я к о в л е в у, обнимает Л и з у): Я ж все понимаю, доча. Тебе ж теперь в новую школу ходить, новых друзей заводить – непросто это. Но в посёлке-то подружки у тебя все такие оторвы были, прости господи. Мы ж ещё и от них тебя сюда увезли, а то начала б на мотоциклах с парнями кататься каждой ночью, как Танька твоя. Греха потом не оберёшься.

Я к о в л е в аккуратно выпрямляется, начинает уходить на цыпочках в сторону своей комнаты, затем возвращается на прежнее место, откашливается. На него никто не обращает внимания.

Л и з а: Какого греха, папка? Юбку короткую надела – уже согрешила, да? Ну что вы за люди такие? Будет нужно, я и здесь себе мотоциклистов найду и спрашивать никого не стану.

Г р и г о р и й : Не выдумывай. Райцентр хороший, автобус школьный мимо дома будет ездить. Ты учись только. А мы пока обживёмся – скотину вот купим, хозяйство наладим. За пару лет денег накопим тебе на институт.

Л и з а: Ага, старайтесь, животноводы.

Во время диалога Я к о в л е в ходит перед Г р и г о р и е м и Л и з о й, пощёлкивая пальцами, хлопая в ладоши. Потом берёт стул и садится рядом с ними.

На крыльце появляется Е л е н а.

Е л е н а: Вы долго прохлаждаться собираетесь? Гриша, ты ж мне ещё погреб сегодня обещал докопать. Иди уже, мы тут с Лизой сами все затащим. Давай, доча, помогай.

Л и з а с Е л е н о й уходят в дом с поклажей. Г р и г о р и й достаёт из сарая лопату. Во двор заходит А н а т о л и й П е т р о в и ч, прислоняет велосипед к забору.

А н а т о л и й П е т р о в и ч: Здравствуйте, хозяева!

Г р и г о р и й: Доброго здоровья!

А н а т о л и й П е т р о в и ч: Пять лет дом пустовал. Теперь, значит, вы его купили.

Г р и г о р и й: Выходит, так.

А н а т о л и й П е т р о в и ч: Анатолий Петрович меня зовут.

Г р и г о р и й : Григорий.

А н а т о л и й П е т р о в и ч: И правильно, Гриша, хороший дом, обстоятельный. А у меня вон тот, заколоченный. Сам-то давно уже в райцентр перебрался, но огород здесь держу. Вот, помидоры с огурцами приехал полить. Жара-то нынче какая стоит, а?

Г р и г о р и й: Давно такой весны не припомню. Вода-то нормальная здесь, не засолённая?

А н а т о л и й П е т р о в и ч: И даже не сомневайтесь. У меня в колодце считай что родниковая. Да и Валентина никогда на воду не жаловалась. Как она там в городе? Уехала - и с тех пор ни слуху, ни духу.

Г р и г о р и й: Кто?

А н а т о л и й П е т р о в и ч: Так Валентина Герасимовна. Вы ж у неё хозяйство покупали?

Г р и г о р и й: А, нет. Объявление в газете нашли, позвонили какому-то ротвейлеру, что ли, который квартирами с домами торгует. У него и купили.

А н а т о л и й П е т р о в и ч: Ну да, ну да. Валентину, значит, не видели. Сами-то городские, нет?

Г р и г о р и й: С посёлка.

А н а т о л и й П е т р о в и ч: Ну, считай что наши, деревенские. Земли у Валентины много было, постройки опять же. Чем тут жить собираетесь?

Г р и г о р и й: Поросей хочу купить.

А н а т о л и й П е т р о в и ч: Не поздновато? Лето скоро наступит.

Г р и г о р и й: Лучше пораньше было бы, конечно, но так уж получилось.

А н а т о л и й П е т р о в и ч: Ну да, ну да. Так картошечку у меня прикупайте свинушек кормить, пока свою не вырастили. Тут прямо за забором деляна моя.

Г р и г о р и й: Это уж как водится, по-соседски.

А н а т о л и й П е т р о в и ч: Вот и ладненько. А Валентину, выходит, не повидали, жалко. Узнать хотел, как там у неё с девочками – нашлись ли, нет? Семья-то большая у тебя, Гриша?

Г р и г о р и й: Жена с дочерью.

А н а т о л и й П е т р о в и ч: И большая дочка-то?

Г р и г о р и й: Пятнадцатый пошел.

А н а т о л и й П е т р о в и ч: Вот, значит, как. А у Валентины двое было: Насте тринадцать и Вере пятнадцать. А тут горе такое.

Г р и г о р и й: Случилось чего?

А н а т о л и й П е т р о в и ч: Случилось, как не случиться. Пять лет назад осенью и случилось. Валентина в город к сестре поехала на выходные с утра в субботу, а девчонки после школы должны были вслед за ней отправиться на автобусе. Только сели они, говорят, не на автобус, а в какую-то машину на автостанции – и всё, пропали с концами. Не слышали разве? Розыск объявляли, по телевизору показывали, портреты во всех газетах были…

Г р и г о р и й: Погоди-ка, как тебя, Петрович, погоди. Сейчас я. (Поднимается на крыльцо, кричит в открытую дверь). Мать, поди сюда! Да поживей давай, и Лизу позови… Подожди, сосед, моим тоже знать нужно.

Из дома выходят Е л е н а с Л и з о й.

Е л е н а: Здравствуйте.

Л и з а: Здрасьте.

А н а т о л и й П е т р о в и ч: Здравствуйте, девушки. Вот какие красавицы теперь на хуторе жить будут! Глядишь, за вами и другие потянутся. В Перфильевке, неподалеку, сразу две семьи из города переехали. Не поверишь, они у себя…

Г р и г о р и й: Это чья затея была здесь дом купить?

Л и з а: Ваша, ваша. Мне и в посёлке хорошо было.

Г р и г о р и й (Елене): Ты не отмалчивайся. Кто здесь поросей мечтал завести?

Е л е н а: И что? Пасеку тебе нужно было купить в Поливино? Так на мёде разве ж проживешь? Им вон в городе все рынки завалены. А на свинину всегда спрос есть, её каждый сейчас берёт – хоть ты татарин, хоть еврей.

Г р и г о р и й: Да погоди ты со своей обрезью. Послушай лучше, что Петрович говорит.

А н а т о л и й П е т р о в и ч: Я и сам обрезь. Мне в малолетстве отец обрезание устроил. Выпивали они с Хайрулкой-татарином, заспорили. Тот за муллой сбегал: чик – и готово. Теперь мне хоть в Иран, хоть в Израиль можно. Везде за своего примут.

Г р и г о р и й: Ты чего там, еврей начинающий, про девчонок здешних рассказывал?

А н а т о л и й П е т р о в и ч: Евреи - это те, кто русский народ спаивает. Или там зубные врачи. А нам это ни к чему. У мусульман хоть жён можно менять чуть не каждый вторник. Там, читал я, мужчина может выйти на улицу, в ладоши хлопнуть и три раза крикнуть: «Развод!». Всё, считай что охолостел. А ты попробуй так с еврейкой развестись – она ж первая тебе холостяцкий холокост устроит. Будь ты хоть русский, хоть чучмек. Думаю, не зря на этот Израиль арабы косятся. Я бы на их месте…

Г р и г о р и й: Дед, политинформацию в другой раз дочитаешь.

А н а т о л и й П е т р о в и ч: Так, а чего? Я и говорю: жила тут до вас Валентина Герасимовна с двумя дочерьми. Пять лет назад девчонки пропали. Их и спасатели искали, и милиция с собаками, и местный народ помогал – всё без толку. Шумная история была, что ты! Валентина потом в город подалась – вроде как туда они на чужой машине поехали. Чем дело кончилось, не знаю, врать не буду. Да поди если б нашлись, то вернулась бы. Хозяйство тут у неё знатное было и дом отличный до сих пор. Так что не прогадали вы, точно говорю.

Е л е н а: Вот беда-то. Помню я эту историю. Их, значит, дом.

А н а т о л и й П е т р о в и ч: Их, милая, их. Ладно, спасибо за разговор, за компанию. Приятно вам обустроиться. Поеду я. Даст бог, часто видеться теперь будем.

Л и з а: До свидания, дедушка.

А н а т о л и й П е т р о в и ч уходит с велосипедом.

Г р и г о р и й : Такие, выходит, дела. То-то мне этот твой ротвейлер сразу не понравился.

Л и з а: Риэллтор.

Г р и г о р и й: Да хоть рубильник! Как он этот дом расписывал, на машине своей сюда возил, скидку дал чуть не вполовину. А я говорил, пасеку нужно было покупать, пасеку!

Л и з а: Ага, чтобы пчелы нас там всех закусали.

Г р и г о р и й: Ты слышала, что тебе тут сейчас рассказывали? Ни на шаг у меня одна из дома, поняла? Ни на шаг!

Е л е н а: Ох, Гриша, кто же знал-то?

Г р и г о р и й: Ладно, что теперь. Давайте с вещами заканчивать. Квас есть?

Е л е н а: Тёплый только. Ты ж погреб еще не выкопал.

Г р и г о р и й: Тьфу ты! Пошли.

Л и з а с Е л е н о й несут вдвоём в дом кресло. Г р и г о р и й подходит к стулу, на котором сидит Я к о в л е в. Тот вскакивает, Г р и г о р и й берёт стул, связку книг и уносит их вслед за домочадцами.

Я к о в л е в ходит по двору. Забредает в сарай, садится на скамейку и замирает.

Г р и г о р и й выходит из дома, берёт лопату, точит несколькими движениями бруска и направляется в сарай. Вскочивший на ноги Я к о в л е в наблюдает за ним в безотчётной, звериной панике.

Г р и г о р и й всаживает заступ в землю. Быстро и ловко выбрасывает грунт из аккуратного квадрата под погреб, погружаясь все глубже. Я к о в л е в напряженно чего-то ждёт.

Заглубившись по пояс, Г р и г о р и й попадает лопатой по доскам. Несколько раз раздается глухой деревянный звук. Я к о в л е в идёт к себе в комнату, падает на тахту и накрывает голову подушкой.

Г р и г о р и й пытается разбить лопатой невесть откуда взявшиеся под землёй доски. Наклоняется, раздается треск разламываемого дерева. Пауза.

Вдруг Г р и г о р и й резко выпрямляется.

Г р и г о р и й: О, бля! Ни хера себе!

Суматошно выбирается из ямы, невнятно ругаясь и крестясь, бежит в дом, захлопывает дверь. Раздается звук свалившейся мебели и разбившейся посуды. И почти сразу громкие неразборчивые крики семейства Притуляк.

Резко гаснет свет и прекращается шум. Сцена освещается только ночником на прикроватной тумбочке.

Через несколько секунд звонит будильник. Я к о в л е в медленно просыпается, выключает звонок, садится на тахту, оглядывается и массирует грудь.

Я к о в л е в: Вот же. Чуть не задохнулся. Хорошо-то как.

Открывает форточку, дышит полной грудью.

Свежо.

Выходит из комнаты. За кулисами раздается звук включённого душа.

СЦЕНА ВТОРАЯ

В правой части сцены Я к о в л е в и Н а т а л ь я сидят на лавочке в сквере, едят мороженое.

Н а т а л ь я: Вчера Руфика в кафе встретила. Лысый совсем стал. Поболтали.

Я к о в л е в: Как он?

Н а т а л ь я: Нормально, замдиректора фирмы-какой-то. С Алёнкой развелся лет пять назад. В порядке, на джипе. В гости звал.

Я к о в л е в: Сходи.

Н а т а л ь я: Зачем?

Я к о в л е в: Поболтать.

Н а т а л ь я: Ты дурак, Яковлев. У нас с Рудольфом были совершенно романтические отношения на первом курсе – и ты это отлично знаешь.

Я к о в л е в: Джип, говоришь? Японский?

Н а т а л ь я: Не знаю. Большой.

Я к о в л е в: Он же рохлей был – ты помнишь? Но однажды вызвал меня в шестом корпусе на серьёзный мужской разговор. Очки так по-смешному поддёрнул и говорит: «Мне, Серёга, спросить у тебя кое-что нужно. Пойдем на крыльцо, покурим». А там народ между пар толпится. Ну, решили прогулять лекцию, отправились в парк. Я чувствую, что разговор о тебе будет: и неловко как-то, маетно – ну что я ему могу ответить? А он, знаешь, только одно сказал: «Сделай так, чтобы Наташка была счастлива всю оставшуюся жизнь. Пусть с тобой – но чтобы счастлива». Вот так.

Н а т а л ь я: А ты?

Я к о в л е в: А что я? Пообещал, конечно. Потом на хоккей переключились, чемпионат мира как раз шёл. Чего-то вдруг вспомнилось.

Н а т а л ь я: Ты не рассказывал.

Я к о в л е в: Да я и забыл тут же. Что мне этот Руфик, мы и приятелями-то с ним никогда не были.

Н а т а л ь я: Обещания нужно выполнять, не находишь?

Я к о в л е в: Нахожу. Теряю и нахожу, нахожу – теряю. Ну чего ты, Наташа? Нормально же всё.

Н а т а л ь я: Нормально. Ведь ты же никогда не обещал сделать меня счастливой. Мне не обещал, я и не настаивала. А обещания другим не считаются: я-то здесь причем? Это ваши с Руфой дела.

Я к о в л е в: У меня нет с ним никаких дел, к сожалению. А неплохо было бы Руфика подтянуть спонсором на книжку.

Н а т а л ь я: Тебе очередное издательство отказало?

Я к о в л е в: Кому сейчас нужен психологический роман? Детективы писать я не умею, постмодернизм не понимаю, лавстори и пробовать не буду.

Н а т а л ь я: Конечно. Какие уж тут лавстори.

Я к о в л е в: Ты же понимаешь, о чём я.

Н а т а л ь я: Ты тоже понимаешь.

Я к о в л е в: Наташа, для меня очень важно напечатать этот роман. Это настоящее – я чувствую, знаю. Первая книжка больше, чем первая любовь. Потом будет проще, потом можно вступить в Союз писателей, найти литературного агента. Главное сейчас пробиться к читателю: он оценит, я верю. Столько бездарного кругом, а у меня – живое, тёплое… Тебе же понравилось, или ты из вежливости?

Н а т а л ь я: Понравилось, Серёжа. Ты правда очень талантливый, а талантливый человек талантлив во всем. Книжка, значит, больше, чем любовь? Молодец, умеешь. Ты и дома афоризмами разговариваешь?

Я к о в л е в: Ладно, я не сделал тебя счастливой. Напиши об этом в газету.

Н а т а л ь я: Твое дело писать. Моё – тебя любить… (После паузы). Нежная какая нынче осень – солнышко, теплынь. Всё, я вернусь минут через двадцать: Юлька наверное уже ждёт с ключами. Не скучай, у нас впереди замечательный вечер.

Н а т а л ь я уходит. Я к о в л е в задумчиво курит. Затем откидывается на спинку лавочки и закрывает глаза.

Медленно освещается уже знакомый двор хутора. У дверей сарая на земле под полиэтиленом угадываются очертания двух тел. Рядом стоят Б о р и с и А л е к с а н д р.

Б о р и с: Опять шумиха поднимется: «Найдены тела пропавших школьниц», «Маньяки среди нас», «За что мы платим деньги полиции?». Начальство будет нервничать и требовать результат.

А л е к с а н д р: Пять лет прошло, какой результат?

Б о р и с: Мгновенный, как водится. Трупы появились, дело вновь откроется, общественность воспламенится. Все как обычно.

А л е к с а н д р: Тебе привыкать, что ли, крайним быть?

Б о р и с: Нет. Но противно.

Я к о в л е в встаёт со скамейки, спокойно идет во двор, садится на завалинку. Вслушивается в разговор оперов, не видящих его в упор.

А л е к с а н д р: Следак новый, дотошный, говорят. Будет землю рыть. Чудеса бывают.

Б о р и с: На чудеса надейся, а сам не плошай. Хорошо бы, конечно, эту сволочь прищучить.

А л е к с а н д р: Вспомни Червя. Преподаватель, кандидат наук – милейшей души человек, а вон чего вытворял. Только ведь через три года его взяли. Глядишь, и этого урода найдем.

У Б о р и с а звонит мобильный телефон.

Б о р и с: Да, товарищ майор. Осмотр места провели, хозяев опросили. Сейчас возвращаемся в райцентр, там будем работать по машине. Криминалисты уже освободились. (Выключает трубку). Пора, поехали.

Б о р и с с А л е к с а н д р о м уходят со двора. Слышен звук отъезжающей машины.

Я к о в л е в подходит к телам, присаживается на корточки. Идёт в сарай, заглядывает в раскоп, потом находит колченогий стул, выносит его на улицу, садится спиной к сараю.

Из дома выходят К р у г л о в и Г р и г о р и й П р и т у л я к.

Г р и г о р и й: Не, он фамилию не говорил, только имя-отчество. Вежливый такой, ага, услужливый. Скидку большую дал, чтоб меня. Найдёте вы его, не сомневайтесь. Там одна эта контора по недвижимости, весь первый этаж занимает… И что ж будет-то теперь?

К р у г л о в: Шумно тут у вас будет. Ничего, через неделю всё утрясётся. Живите спокойно.

Г р и г о р и й: Как же спокойно-то? Нет, говорил ведь пасеку нужно было покупать в Поливино – принёс сюда черт.

К р у г л о в: Ну, дело ваше. Вот моя визитка на всякий случай. Ступайте, домашних успокойте. Кажется, труповозка едет.

Г р и г о р и й уходит в дом. Стихает шум двигателя, и во дворе появляется Л и х о н о с.

К р у г л о в: Началось. Здравствуйте, Николай.

Л и х о н о с: День добрый, Вячеслав Алексеевич.

К р у г л о в: У вас, журналистов, смотрю, чем больше трупов, тем добрее день.

Л и х о н о с: Извините, работа такая.

К р у г л о в: Бог простит. Но комментариев не будет.

Л и х о н о с: Кто бы сомневался. Значит, так. В доме, что в двух километрах от райцентра, обнаружены тела двух девочек, которых наши доблестные органы бездарно искали пять с лишним лет. Трупы случайно обнаружил новый владелец фермы, купивший её по объявлению в газете. Семья фермера находится в шоке, правоохранители в прострации. Общественность возмущена бездеятельностью должностных лиц. Я ничего не забыл? Примерно такой текст и выйдет в следующем номере. Там ещё много чего будет, но основной посыл вот такой. Материал на полосу, не обессудьте.

К р у г л о в: Валяйте.

Л и х о н о с: Тогда я пошёл? Редактор ждёт с нетерпением.

К р у г л о в: Послушайте, Лихонос. Вы же понимаете, что у нас появилась точка отсчёта. И вы понимаете, что мы теперь нароем очень много. И что шансы найти ублюдка сейчас более чем реальны. Зачем вам лить на нас помои?

Л и х о н о с: А затем, что наш читатель вас не любит. И он в своем безусловном праве.

К р у г л о в: Меня?

Л и х о н о с: Выключайте уже дурака, Круглов. Вас, которые в погонах. И я читателя хорошо понимаю.

К р у г л о в (потирает лоб): Хорошо. Я дам вам всю фактуру по делу, вы исполните нейтральный текст: событие, органы работают, все дела. В дальнейшем будете получать максимальную оперативную информацию и давать ее дозированно, по согласованию с моим руководством. Дело нескорое, но перспективное. Ваш читатель будет доволен. Ну?

Л и х о н о с: И фотографии?

К р у г л о в: И фотографии.

Л и х о н о с: А полномочия на это у вас есть?

К р у г л о в: Выключайте дурака, Лихонос. И да, вы ведь тоже будете всерьёз копать эту тему, не сомневаюсь. Предлагаю честно делиться информацией на взаимной основе. К обоюдной выгоде.

Л и х о н о с: Ваша выгода понятна, а моя в чём? Мы будем вынуждены давать лишь ту информацию, что потребна вам.

К р у г л о в: А выгода ваша, Николай Леонидович, в том, что эта тварь перестанет жить на свободе. Или просто жить. Такие дела.

Л и х о н о с: Резонно. Ладно, готов пойти на сделку с дьяволом в вашем лице.

К р у г л о в: Вы настоящих дьяволов ещё не видели. При всём моём уважении. Мне пора на отчёт к начальству.

Л и х о н о с: Да и мне.

Уходят.

Я к о в л е в встаёт со стула, медленно возвращается на скамейку в сквер. Его будит Н а т а л ь я.

Я к о в л е в: Что?

Н а т а л ь я: Ты так тут смешно спал, стонал даже. Пошли?

Я к о в л е в: Пошли.

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

В квартире Яковлевых на тахте сидит К с е н и я, на журнальном столике горит лампа . В углу детская кроватка. Входят Я к о в л е в с В а л е р и е м, снимают пальто.

Я к о в л е в: Прости, педсовет затянулся. Спит?

В а л е р и й: Ксюша, привет.

К с е н и я: Спит. Нормальный у вас педсовет, гляжу. Прямо пахнет от вас этим педсоветом.

В а л е р и й: Это всё я.

К с е н и я: Ну а кто ещё-то?

Я к о в л е в: Да мы по пятьдесят всего в рюмочной. Ну невозможно же после этой нудятины стресс не снять.

К с е н и я: Педагоги-алкоголики. Обычное дело.

В а л е р и й: Ксюха, давай поцелуемся?

К с е н и я (чмокает Валерия в щёку): Эх, Валерка. Ну что, картошку жареную разогреть? У меня и селёдка есть.

Я к о в л е в: Вот у кого есть такая жена? Ни у кого нет такой жены. А у тебя вообще никакой нет.

В а л е р и й: Я старый больной педагог. Меня девушки не любят.

К с е н и я уходит на кухню.

Я к о в л е в: Не ври мне, тебя Клепикова любит из 10-го "б".

В а л е р и й: И Аронова из 9-го "а".

Я к о в л е в: Ну и вот. Неси уже.

В а л е р и й: Ага.

В а л е р и й достаёт из кармана пальто початую бутылку водки, Я к о в л е в приносит из кухни рюмки, придвигает журнальный столик.

Я к о в л е в: Мы по чуть, Ксюша! Чтоб не скучно было картошку ждать.

Входит К с е н и я с рюмкой и бутербродами на тарелке.

К с е н и я: И мне тогда уж. Только тихо тут, Павку еле уложила.

В а л е р и й: За вас, ребята. За ваш тёплый дом, за Павлика. За рассказ твой, Серёга.

Я к о в л е в: Да ладно тебе. Мы же оба знаем, кто из нас двоих настоящий писатель.

К с е н и я: Рецензия сегодня в "Вечёрке" вышла, слышал?

Я к о в л е в: Донесли. Лиходед какой-то написал.

К с е н и я: Лихонос. Называет тебя... Сейчас. (Читает из статьи). "Современной литературной надеждой нашего города".

Я к о в л е в: Ну, пусть.

В а л е р и й: Молодец ты, Серёжка. В "Новый мир" попасть, не носки штопать.

Я к о в л е в: И ты попадёшь.

В а л е р и й: Не, навряд. Такое не напечатают даже по нашим внезапно вегетарианским временам.

Я к о в л е в: Ну, смягчи акценты.

В а л е р и й: Я что, не пробовал? Хрень какая-то получается, самому читать противно.

К с е н и я: Ладно, писатели, я вам здесь накрою. Только тихо давайте.

В а л е р и й: Обязательно. Давай поцелуемся?

К с е н и я: С Серёжкой целуйся вон, как Чехов с Тургеневым. (Уходит).

Я к о в л е в: Чехов с Тургеневым. Надо же.

В а л е р и й: Имели право, подумаешь... Мне Наташка сегодня звонила.

Я к о в л е в: Не начинай.

В а л е р и й: Я обещал ей.

Я к о в л е в: Ну?

В а л е р и й: В общем, она не в претензии. Полгода - вполне себе срок для осмысления ситуации. Предлагает сохранить нормальные дружеские отношения. Позвони ей.

Я к о в л е в: Позвоню.

В а л е р и й: Я обещал.

Я к о в л е в: Ну и звони тогда сам, я ничего не обещал.

В а л е р и й: Ладно, это ваши дела.

Я к о в л е в: Вот именно.

В а л е р и й: Газету передай. Почитаю как у нас славят передовиков писательского труда.

Входит К с е н и я с тарелками.

К с е н и я: Давайте, пока картошка горячая. Валерка, потом дочитаешь. За тебя, за твой талант. И за то что мы тебя любим.

В а л е р и й: Давай поцелуемся?

К с е н и я: Да ну тебя, дурака.

Я к о в л е в: И что пишут?

В а л е р и й: Пишут, что тебе Нобелевку дадут, как Солженицыну. Хвалят, в общем. Ничего так, бойкое перо у этого Лихоноса. Ты б ему коньяк выставил, что ли.

Я к о в л е в: Мысль. Ксюш, выделишь на коньяк рецензенту из семейного бюджета?

К с е н и я: Да хоть на два. Вместо шапки тебе на зиму.

Я к о в л е в: Нам, писателям, без шапок никак невозможно. У нас тогда все мысли замерзнут.

В а л е р и й: И отогревать их придётся чем? Правильно. (Разливает остатки водки).

Я к о в л е в: Давайте за литературу.

В а л е р и й: И за физкультуру. И за пение.

Я к о в л е в: И за географию. Ты знаешь, Ксю, какая у нас в этой четверти новая географичка появилась? Блондинка, модель просто.

К с е н и я: Из "Плейбоя". Знаю я этих ваших моделей.

Я к о в л е в: Да ладно тебе. Я Валерке уже сегодня говорил, что ему давно пора лечить географический кретинизм. И теперь понятно с кем.

В а л е р и й: У Клепиковой, между прочим, пятёрка по географии.

Я к о в л е в: Старый ты педофил.

В а л е р и й: А кто тут не педофил? Любой нормальный человек любит детей.

Я к о в л е в: И кстати, всякий собачник - зоофил.

В а л е р и й: Да чего там. Сыновняя любовь - первый признак геронтофилии.

Я к о в л е в (поёт): "Ты жива ещё, моя старушка? Жив и я, привет тебе, привет..." (В а л е р и й подхватывает. Из кроватки доносится плач ребёнка)

К с е н и я: Просила же как людей. (Забирает младенца, уносит на кухню).

В а л е р и й: Да, чего-то мы. Пойду. (Одевается). Поздравляю еще раз, Серёга. Наташке позвони.

Я к о в л е в: Иди уже, ходатай.

Прощаются, В а л е р и й уходит. Я к о в л е в ложится на тахту, разворачивает газету. Через несколько секунд в комнате Яковлевых медленно гаснет свет и параллельно освещается кабинет К р у г л о в а в левой части сцены. За столом сидят хозяин кабинета и два опера.

Б о р и с: "Жигуль" весь в грязи был, свидетели путаются - то ли синий, то ли вишнёвый.

А л е к с а н д р: Короче, никуда он их далеко не повёз. Вернулись домой зачем-то. Там в сарае и надругался, потом задушил.

К р у г л о в: Доски?

А л е к с а н д р: Выясняем. Мать говорит, что никаких досок на подворье не было, она бы заметила, если б пропали.

Б о р и с: Они короткие. Свободно могли в багажник поместится.

К р у г л о в: Дачник?

Б о р и с: Работаем, но тухляк, похоже. В километре от места не городские дачи: так, сараюшки у местных. Они там шибко-то не строятся - ни заборов, ничего.

А л е к с а н д р: А главное, зачем досками было тела прикрывать? Прикопал бы и всё. Какая разница?

Я к о в л е в во время разговора сидит на тахте, зажав голову руками. Потом встаёт, идёт в кабинет, садится на стул у стены.

К р у г л о в: Не знаю. Возможно, психологически хотел отгородиться от жертв. Одно дело, когда землёй глаза и рты открытые засыпаешь, другое - когда слой досок. И как будто и нет там ничего, под досками-то. Сознание так, щёлк - и переключил. Не знаю, тут определённая душевная тонкость нужна. Ранимость, что ли.

Б о р и с: Нежный какой ублюдок.

К р у г л о в: Всякое бывает. Ладно, давайте ещё раз по фактам.

Б о р и с: Негусто, в целом. С автостанции машина ушла в сторону города, как вернулась на хутор - никто не видел. Там есть хитрый просёлок от дороги, местные, бывает, пользуются. Но это знать нужно. На всё про всё у преступника, скорее всего, было часа три: ориентировочно, с двух до пяти. В округе прошерстили всех - похожих "жигулей" не очень много, ничего пока не бьёт с обстоятельствами. Скорее всего, залётный. А поскольку от федеральной трассы далеконько будет, искать нужно в городе.

К р у г л о в: Точно не группа?

А л е к с а н д р: Вроде нет. Машинка небольшая для компании, да и светанулась группа бы на автостанции или ещё где. У криминалистов тоже подтверждающих фактов нет.

К р у г л о в: Тогда работаем по версии одиночки. Что получается? Вряд ли жулик. Откинувшихся в то время всех проверили. Не маньяк - похожих случаев ни у нас, ни у соседей не зафиксировано. Мать утверждает, что дочери никак не могли в подозрительную машину сесть, строго у неё там с этим было. Но сели.

Я к о в л е в пересаживается в торец стола напротив К р у г л о в а, наблюдает как тот рисует схему на листе бумаги.

Почему? Вот тут большой вопрос, а может быть, и главный. Дар убеждения. Убеждения детей. Учитель. Хороший учитель, в котором дети души не чаят. Сколько у нас в городе мужчин-педагогов с такими "жигулями", тонких и ранимых интеллигентов?

А л е к с а н д р: Да хрен его знает.

Б о р и с: Ясно. Будем работать.

К р у г л о в: Недели хватит? Начальники результат требуют. Им сейчас тоже не позавидуешь.

А л е к с а н д р: Нас бы кто пожалел.

К р у г л о в: Жена дома пожалеет, поплачься ей. Всё, закончили.

Опера выходят из кабинета, Я к о в л е в идёт за ними. Останавливается в дверях, ждёт одевающегося К р у г л о в а. Выходит прямо перед ним, идёт на домашнюю тахту, ложится. К р у г л о в запирает кабинет, уходит.

Сцена освещается только ночником в квартире Яковлевых. Входит К с е н и я, укладывает уснувшего ребёнка в кроватку. Садится на тахту.

К с е н и я: Серёжа, чего ты в одежде-то? Вставай, я постелю.

Я к о в л е в: Постой, дай руку. Смотри, сердце как молотится. Такой кошмар сейчас видел.

К с е н и я: Иди умойся, кошмар жизни моей. Я пока посуду помою.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

В левой части сцены зал ресторана. За столиком Н а т а л ь я и Л и х о н о с. Музыка, ресторанный гул. Неподалёку компания отмечает какое-то событие, слышны невнятные тосты.

Л и х о н о с: А может, в Сочи? Не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна.

Н а т а л ь я: Можно и в Сочи, но там, Юлька говорит, дорого всё. Дешевле в Анталье отдохнуть.

Л и х о н о с: Как скажешь. Мне, в принципе, ровно. Просто путёвку сейчас уже нужно брать, летом вдвое цены вырастут.

Н а т а л ь я: Да мне тоже ровно. Я уже твоими дурацкими шаблонами разговариваю: "ровно".

Л и х о н о с: Извини, издержки профессии. Журналистика вся построена на шаблонах.

Н а т а л ь я: Так вы же про людей пишите и для людей. Нельзя шаблонами. У вас вырастут штампованные читатели. Миллионы штампованных людей, читающих одни и те же книги, смотрящих одни и те же фильмы, слушающих одну и ту же музыку.

Л и х о н о с: Уже.

Н а т а л ь я: Что, уже?

Л и х о н о с: Уже выросли, ты не заметила? Но я тут не виноват, я в телевизоре не работаю.

Н а т а л ь я: Да какая разница где, если шаблон ваша профессия.

Л и х о н о с: Так я и не спорю особо-то. Виноват, прошу учесть чистосердечное признание и непорочное зачатие. В смысле, непорочное прошлое подсудимого. Подтверждающее письмо от трудового коллектива прилагается.

Н а т а л ь я: Непорочное прошлое как индульгенция на все случаи жизни. Где-то я это уже слышала.

Л и х о н о с: Я, кстати, не верю в непорочное прошлое. У каждого есть свой порок в шкафу.

Н а т а л ь я: Нет пороков в своем Отечестве.

Л и х о н о с: Нет, серьёзно. Хорошо, не порок, но что-то такое стыдное обязательно найдётся. Даже если человек про это стыдное забыл, задвинул его в самый пыльный чулан памяти, оно всё равно там живёт. И в один совсем не прекрасный день вернётся. И аз воздам.

Н а т а л ь я: Всякому по грехам его?

Л и х о н о с: Ну да.

Н а т а л ь я: Откуда такая вера в библейские истины?

Л и х о н о с: Давно живу в профессии.

Н а т а л ь я: Так может это профессиональный вывих понимания картины мира?

Л и х о н о с: А всё может быть... О, какая песня чудесная. Потанцуем?

Н а т а л ь я: Как можно отказать благородному дону? Конечно.

Выходят из-за стола. В танце постепенно приближаются к компании, где всё явственней звучат поздравления виновнику торжества: "С первой книгой тебя, дорогой друг!", "Выпьем за Серёжкин талант!". Высвечивается стол, за которым сидят Я к о в л е в, К с е н и я, В а л е р и й, Ю р и й и еще пара-тройка несущественных в данном повествовании людей.

Н а т а л ь я: А какие у тебя скелеты в шкафу, Коленька?

Л и х о н о с: Не скажу.

Н а т а л ь я: Тогда я тоже не скажу.

Л и х о н о с: И не надо. Сдались мне твои скелеты. Я вообще покойников боюсь.

Н а т а л ь я: Все боятся. Открываешь шкаф, а там покойник. Бр-р.

Заканчивается музыкальная композиция. Едва Н а т а л ь я и Л и х о н о с успевают сесть за свой столик, как к ним подсаживается В а л е р и й.

В а л е р и й: Ната-ашка! (Чмокает в щёку, представляется Л и х о н о с у). Валера. Старый друг Наташки. Лучше новых двух.

Н а т а л ь я (смеётся): Валерка, привет.

Л и х о н о с: Николай. Так мы знакомы же. Пару лет назад: редакция, коньяк с вашим другом-писателем. Потом водка, кажется, и шашлыки в кафе.

В а л е р и й: Ре-цен-зент. Точно. Вот же у тебя память, э-э, напомни как зовут. Извини.

Н а т а л ь я: Николай его зовут, Коля. Муж мой, между прочим.

В а л е р и й: Ко-оля. Натаха, с приличным именем никого не нашлось, что ли?

Н а т а л ь я: Валерка - имя редкое.

В а л е р и й: Серёга! Серё-ога! Тут Наташка и ейный мужик, они все хотят с тобой выпить. Я щас. (Пытается выйти из-за стола, видит приближающегося Я к о в л е в а, успокаивается)

Я к о в л е в: Привет, Наташа. Здравствуйте, Николай. Безобразничает?

Л и х о н о с: Кажется, нет. Здравствуйте.

Н а т а л ь я: Здравствуй, Серёжа. Я и не знала, что вы знакомы.

В а л е р и й: О, я тебе сейчас расскажу. Мы тогда пошли в редакцию с коньяком... А зачем мы туда пошли, Серёга? И почему с коньяком? В общем, неважно.

Л и х о н о с: Подношение от благодарных писателей за комплиментарную критику.

В а л е р и й: От писателя. Тут один писатель признанный и настоящий. С книжкой вот теперь. А я - говно.

Я к о в л е в: Валера, перестань. Гляди, тебе Юра сигнализирует.

В а л е р и й: Где? Юр-ра, иду! (Возвращается к банкетному столу).

Н а т а л ь я: Ты всё же выпустил тот свой роман? Поздравляю.

Л и х о н о с (наполняет рюмки): Категорически присоединяюсь. Предлагаю тост за первую книгу. И очень надеюсь, что в будущем ваши биографы не забудут отметить первого благожелательного рецензента. "И в гроб сходя, благословил" - что-нибудь в этом роде.

Я к о в л е в: Спасибо. Искренне тронут. Да, Николай, ваша рецензия тогда мне здорово помогла. А книжка другая, Наташа. Детектив, да. В бумажной обложке. Предлагают договор на серию таких. Вот так. Редактора целого выделили, Юрой зовут. Сегодня приехал, авторские экземпляры привёз, договор, все дела. Вон он сидит, в свитерке. Давайте лучше за вас.

Н а т а л ь я: А с первым романом как?

Я к о в л е в: Никак. Неинтересно это издательствам. Подожду пока изменится конъюнктура.

Н а т а л ь я: Мне жаль, правда.

Я к о в л е в: Ничего, всё ещё впереди. Теперь проще будет.

Л и х о н о с: А вы по-прежнему учительствуете?

Я к о в л е в: Помнится, мы пили на брудершафт.

Л и х о н о с: Ну, мне теперь неловко как-то. Ладно, ты так же в школе работаешь?

Я к о в л е в: Да, нужно завершить учебный год. Потом, конечно, придётся уходить. Просто некогда будет учительствовать.

Н а т а л ь я: И это тоже жаль. Ребятишки, помню, тебя очень любили. Чувствовали твою любовь к ним.

Я к о в л е в: И мне жаль, но никак теперь. Школа уже в прошлом.

Л и х о н о с: Наташа, писатель не должен ходить в школу. Он вообще обязан существовать в отдельных эмпиреях. Про него должны знать, но его не должны видеть. Что это за писатель в трамвае? Это ерунда какая-то, а не писатель. Редкие счастливцы должны гордиться радостью момента пересекания писателем пространства от личного автомобиля до ресторана Дома литераторов. О таких счастливых мгновениях судьбы читатель будет рассказывать внукам уютными зимними вечерами.

Я к о в л е в: Мою машину только рядом с пивной парковать прилично.

Л и х о н о с: Помню, как же. Лиловая "девятка" ведь?

Я к о в л е в: Ну. Пародия на автомобиль.

Л и х о н о с: Да, не джип, на охоту с р