Как мы сами создаем фетиш
На ряде примеров в плане дискуссии показано, как формируется общее мнение
-
О ТОМ КАК МЫ САМИ СОЗДАЕМ ФЕТИШ
В самом начале я приведу отрывок из одного моего рассказа, где два персонажа дискутируют о нескольких стихотворениях Пастернака. Сам я люблю Бориса Леонидовича и помню, как всюду таскал томик из малой серии Библиотеки поэта, всё читал и не мог начитаться. Однако некоторые стихи мне совершенно не нравились, и я не понимал, как такой Поэт мог, словно на скорую руку, испечь подобный «шедевр». Еще более меня удивляло, что именно этот шедевр чуть ли не со слезами на глазах цитируют настоящие мастера слова, как, скажем, Фазиль Искандер... Но передадим слово моим персонажам.
...В следующее воскресенье Белкин стоял со своим товаром рядом Николаем и его знакомым Олегом Левиным. У них знакомство тоже было рыночным. Олег недавно защитил докторскую диссертацию и раздувался от самоуважения. Обстановка блошиного рынка ничуть ему не мешала. Казалось, он знал всё и про всё. Увидев среди принесенных Белкиным книг томик Пастернака, изданный в Ашхабаде, он пролистал его с пренебрежением и изрек:
— В судьбе Пастернака больше трагизма, чем во всём его творчестве. Да и сам он не тянет на великого поэта, потому что глуповат. Хотя, кто-то сказал и, может быть, совершенно правильно, что поэзия должна быть глуповата…
— Пушкин это сказал. Что же вы нашли у него глупого? Да и читали ли вы его достаточно внимательно? — спросил Белкин.
— Ну, хорошо, — снизошел Олег. — Вот вам знаменитое стихотворение «Быть знаменитым некрасиво…». Знакомо оно вам?
— Еще бы! Это шедевр!
— Не надо эмоций. — Олег поморщился. — Начнем с ложной посылки в самой первой строке. Так как я горячий поклонник Пушкина, то сразу заявляю: быть знаменитым — красиво! «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» Дальше. Не надо заводить архива, над рукописями трястись. Чувствуете, где ударение — писями, да-да, неблагозвучное «писями». А потом начинаются бесконечные «но». Три раза в одном небольшом стихотворении звучит «но». А как вам — должен ни единой долькой не отрекаться от лица. Лицо — это что? Мандарин с дольками? А перед этим — но пораженья от победы ты сам не должен отличать. Должен — не должен, это, по-вашему, уровень? Но должен жить без самозванства… Нет такого явления, которое называется самозванством в русском языке. Есть пустозвонство, но оно не рифмуется с пространством, вот он и использует исковерканное по смыслу слово.
— Есть такое слово. Я даже читал книгу под названием «Самозванство на Руси».
— Нет такого слова. Правильно сказать — «Самозванцы на Руси».
— И лицо здесь имеет не смысл физиономии, а другой, высокий смысл, не отрекаться от себя, своей сущности.
— А как вам «и окунаться в неизвестность, и прятать в ней свои шаги, как прячется в тумане местность, когда в ней не видать ни зги»? Неужели вы не видите полного идиотизма словоблудия? Если так темно, что не видать ни зги, то при чем тут туман? Или если такой плотный туман, что не видать ни черта в пяти шагах, то при чем тут местность, которая находится, скажем, в полукилометре от вас? И надо ему было написать «…когда в нём не видать ни зги, то есть в тумане, а не в местности… Или дальше, во второй строфе употреблено слово шумиха, которое больше подходит для еврейской коммунальной кухни, чем для высокого стиха… Позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех. Какое некрасивое деепричастие — знача! И в смысловом плане — бред: если некто ничего не значит, то его никто и не знает и, стало быть, никак он быть притчей на устах у всех никак не может. И последнее — Другие по живому следу пройдут твой путь за пядью пядь. То есть, очень подробно, очень дотошно. И в результате биография мэтра составит увесистый том, и не один! Наверное, быть знаменитым всё-таки красиво, и просто формула фальшива.
— Не любите вы Пастернака. Слишком желчно судите. И несраведливо.
— Нет, я его люблю, но с открытыми глазами. Там, где он талантлив, я вижу и отмечаю. А когда он партачит, я злюсь, потому что поэт его уровня должен прорабатывать свой текст до кристальной ясности и чистоты. Смотрите, как он сделал «Гамлета». Там ведь невозможно понять, от чьего лица речь, то ли от принца датского, то ли от Христа, то ли от актера. Но всё равно высокий посыл чувствуется. И вдруг: жизнь прожить — не поле перейти. Это кто же прожил жизнь? Гамлет? Христос? — Да они сожгли свою жизнь! Я сам неоднократно слышал, как эту фразу употребляют деревенские старушки, болтая на скамеечке.
— Я не специалист в поэзии и сужу только по своим ощущениям: нравится — не нравится. Пастернак мне нравится и мне неприятно, когда его ругают. Так что давайте мою книжицу и разойдемся с миром, — сказал Андрей.
О Пастернаке столько написано, что мои две пары строк мало что изменят в отношении к нему читателей. Однако не всем захочется изучать толстенный том его биографии в исполнении Дмитрия Быкова. Вот один из фактов – Шаламов, вернувшись из лагерей, пошел к нему показывать свои стихи. Значит считал его за мэтра. Правильно. И я так считаю. Мне непонятно лишь, почему столь известного мастера не включили ни в один из учебников «Родная речь»?! Его, которому не побрезговал звонить сам товарищ Сталин! Ну хоть бы одно-единственное стихотворение, скажем «Снег идет, снег идет...» Ну, просто шикарный стих и очень похож на другой, где «Зимний день в сквозном проеме...». Вы знаете, вот это детское чувство радости от того, что дышишь и видишь мир вокруг. Так немногие смогли бы, единицы.
И вот это же детское чувство выплескивается неудержимым потоком в рассказе о Рождестве. И опять зима. «Стояла зима...» Те, кто слышал этот стих в исполнении Д.Быкова, отметили, что он читал его со слезами на глазах. Я не стану искать ответ в размере стиха, мне все равно это ямб или хорей, или дольник-шмольник. Если не обращать внимание на содержание, то действительно можно прослезиться. Но содержание!..
Где происходит действие? – В древней Иудее или в деревне под Вязьмой? Откуда там такое количество снега? Там и морозов практически не бывает. Откуда эта смесь горного и степного пейзажей. Откуда там пруд и оглобля, торчащая из снега? Какой-то топографический и географический дегенератизм! Сплошное вранье. Да, чувства там хоть отбавляй, но реалии хоть какие-нибудь должны быть? Или это неважно? Откуда там взялась толпа, которая поперлась среди ночи к пещере, которую поэт назвал вертепом. Да, есть такое понятие, но в старинном словаре. А сейчас вертепом называют малоприличное место. И вершина стиха тоже насквозь ложная. Отнюдь не всё, далеко не все пошло с момента рождения Младенца. Мавританская культура, Иудейская , Японская, Китайская, Индийская и другие, другие... Их праздники, их книги, их архитектура, их музыка... И, наконец, огромная, как океан, античная культура, древнеегипетская культура. А христианская культура просто одна из многих. И весь этот театр с Рождеством уходит корнями к Франциску Азисскому, к его первому кукольному театру, который потом нашел свое продолжение в религиозном празднике по всей Европе. А отстающая от всего цивилизованного мира на два столетия Россия стала праздновать Рождество с наряженными елками по указу Петра Первого, который увидел это в Европе и решил, что это надо внедрить и в России.
Кстати, как же сильно различаются посмертные судьбы в мифах древних греков и христиан! У первых человек, прославившийся своими подвигами, способен присоединиться к кругу бессмертных богов. У христиан человек, презревший земное существование, тративший драгоценное земное время на бормотание молитв, только этим и заслуживает бессмертие души.
Но вернемся к стиху. Что-то несуразное происходит с рождественской звездой. То она скромна, как плошка с фитилем в грязном окошке лачуги, то она начинает гореть, как стог соломы, а потом и целый хутор в огне. Начинаешь думать, что это не звезда, а комета... А по прихоти поэта все на небе перерастает во вселенский пожар. А дальше идет пересказ евангельского текста, про который устами Булгаковского Воланда сказано, что там сплошное враньё. Декорации – утёс, с которого смотрят спросонья пастухи... Откуда там утёс, если рядом степь, из которой дует ветер. А по степи идут три звездочета с караваном, и ослы спускаются с горы...
И все мысли веков, все мечты, все миры с одной стороны, а с другой все елки на свете, которых в Иудее никогда не было, какие-то дурацкие яблоки и золотые шары, которые висят на елках, а между тем все злей и свирепей дует ветер из степи. Единственное, что правильно, это то, что библейские сюжеты стали смысловой основой для создание великих картин и скульптур, но это прошло уже и сейчас – куда более интересные сюжеты из жизни и особенно фантастика куда богаче идеями, которые воплощают в кинофильмах. Еще немного о Рождестве – светлом празднике. О мрачных веках папской инквизиции мы говорить не будем. О крестовых походах, ссорах между князьями церкви, о том, как они натравливают народы друг на друга, как воруют и грешат с малыми детьми не будем. Мы будем говорить только о хорошем. А в стихотворении – целое море хорошего!
...Ослы, верблюды, замерзший пруд с ольхой, которая там никогда не росла, и грачиные гнезда на ней. Народ там ходит в кожухах-дубленках среди ночи, всё в снегу и ночь морозная, невидимые ангелы оставляют босые следы на снегу, хотя всё должно быть наоборот, то есть видимые ангелы не оставляют следов, потому что они бестелесны. И следы ведут за невесть откуда взявшуюся хибарку...А толпа уже напоминает первомайскую демонстрацию. А собаки почему-то ждут беды и бредут с толпой. Ну, и наконец – ясли из дуба. Если бы из кедра или другого дерева, так нет – из дуба!
Такое впечатление, что стишок писал действительно не известный поэт, а доктор Живаго, который баловался стишками, не очень сверяясь со здравым смыслом, да ведь он писал их для себя, так что какая нам разница. Мы все пописываем стишки.
Всё познается в сравнении. Если взять знаменитое стихотворение Бродского «Сретенье», то сразу проникаешься возвышенным духом причастности к совершившемуся более двух тысяч лет назад. Это дух вечности, передаваемый самым совершенным образом, которым одарен гениальный Бродский. Вот так же мы, простые и неспособные, проникаемся духом вечности, когда слышим токкату и фугу ре-минор Баха. Поразительна слитность текста, в котором рифмуются фрагменты фраз, а образы Симеона и Анны словно сошли с росписей Сикстинской капеллы.
Признавая значимость Пастернака для российской поэзии, отдавая должное его таланту, я бы на месте рядового читателя не слишком идеализировал маэстро. У него есть подлинные шедевры, но есть и неудачные вещи. Влияние общего мнения на читателя очевидно – никто не хочет оказаться в положении дурака, который якобы не смыслит в поэзии ни аза. Эффект голого короля.
В качестве примера можно привести ситуацию с «Черным квадратом» Малевича. Несмотря на то, что Михаил Веллер зло высмеял «знатоков» живописи, которые по полчаса стояли перед этим «шедевром», изображая, что они-то его отлично понимают, число знатоков не уменьшилось. Не помогло и раскрытие тайны «Черного квадрата» путем послойного сканирования методом томографии. А тайна заключалась в следующем. Малевич увлекся сюжетом женской бани, чем вызвал крайнее раздражение своей супруги. Проходя мимо очередного варианта группы обнаженных тел, она не сдержалась и широко мазанула черной краской по картине. Не оставалось ничего другого, как замазать все черным. Получившийся квадрат дал новую оригинальную мысль художнику. Так начался новый этап в европейской живописи – супрематизм, который оказался даже посильней кубизма. Тут опять же опрокидывается формула, что быть знаменитым некрасиво, потому что сам термин на латыни означает «высший», то есть высшая форма живописи. Малевич и Пушкин правы. («Великим быть желаю. Люблю России честь...»)
И Веллер тоже прав (как в том известном еврейском анекдоте) – если невозможно пройти вперед в развитии искусства после ряда гениев, художник вынужден уводить искусство в сторону, пусть теряя в мастерстве, но зато создавая свое. Разрушать прекрасное и возводить уродливое, но продолжать творить новое любой ценой. Такова природа человека.
О вкусах не спорят. Это положение известно еще со времен древнего Рима. Однако вкусы формируются, поэтому есть понятие тонкого вкуса, изысканного вкуса и грубого вкуса. Еще на счастье и несчастье человечества существует разум и, следовательно, способность сравнивать, осмысливать, сопоставлять и так далее. Чтобы поставить точку в этом диалоге с читателем, я приведу небольшой отрывок из моей книжки «Продолжение разговора»
...В духе антитезы написан выдающийся сонет шестьдесят шестой Уильяма Шекспира. На мой взгляд, это самый сильный сонет в мире. Специалисты считают, что Б.Пастернак лучше перевел сонеты, чем С.Маршак. Относительно всех сонетов это может быть и правильно, но 66-й неизмеримо лучше у Маршака. Пусть меня осудят за грубость, но почти половина строк сонета у Пастернака звучит или вяло, или даже глуповато. Судите сами: «И честь девичья катится ко дну...» – честь можно сохранить, честь можно потерять, но катиться она не может. У Маршака – «И девственность, поруганная грубо...». Далее: «И вспоминать, что мысли заткнут рот...». Здесь глаголу вспоминать вообще нет места по смыслу. Можно знать, ощущать, но только не вспоминать, потому что речь идет о настоящем, а не прошедшем. У Маршака – «И вдохновения зажатый рот...». Еще один пример: «И доброта прислуживает злу...» – вяло и беспомощно. Сравните: «И праведность на службе у порока...» у Маршака. Читатель может сам пройти весь сонет строка за строкой и убедиться в полном превосходстве перевода Маршака.
Короче – и на солнце бывают пятна, и у Пушкина есть слабые стихи. Но мы с вами ведь умеем отличать высокое, почти недостижимое от среднего и даже не очень продуманного, не очень удачного, не так ли?
Идеализация какого бы то ни было субъекта или явления вообще характерно для человеческого сознания. Так были рождены все религиозные идеи. Так же возникают факиры на час – плоды нашего фетишизма. Нельзя сказать, что они возникают на пустом месте. Что-то происходит в вечно меняющемся мире, а мы приспосабливаемся таким образом, чтобы как-нибудь закрепиться, бросить якорь и оглядеться перед тем, как двинуться дальше по реке времени. Очередной фетиш появился в русской литературе совсем недавно и назван автором «Москва-Петушки». Позвольте опять, благосклонный читатель, привести вам еще одну выдержку из моей книжки «Продолжение разговора».
...«Алису в Зазеркалье» я домучил из последних сил. Ничего не происходит, полная путаница, никакого остроумия. На английском, должно быть, это всё звучит иначе. Я уже говорил однажды, что у юмора короткий век. То, над чем смеялись пятьдесят лет назад, сегодня не смешно, а юмор другого народа – вообще может быть даже и мало понятен.
Позвонил я своему приятелю Яше, который великолепно владеет английским. Он ловит кайф от этой игры слов и стишков. Думается мне, скорее всего, ему просто очень приятно, что он всё-всё понимает.
Примерно такое же удовольствие получали, на мой взгляд, наши интеллигенты, когда читали Веню Ерофеева. Все намеки, все аллюзии моментально угадывались теми, кто читал циркулирующие среди нас либерально-демократические книги. Все эти «фиги в кармане» мы знали наизусть. Автор заимствовал приём гиперболизации у Рабле и применил его к выпивке. Ну, уж если все намеки мы легко понимаем, значит, мы умные и разбираемся в литературе. Вот и нашелся источник удовольствия, и все, задыхаясь от натужно вызванного смеха, наперебой цитируют ставшую знаменитой тетрадочку на сто страничек. А финал этой тетрадочки тоже позаимствован и знаете у кого? – У Гоголя в «Записках сумасшедшего». Белинский писал, что, мол, вы еще смеетесь над ним... Мне лично этот рассказ никогда не казался смешным. Как может трагическое вызывать смех! А Быков однажды читал Веничку перед публикой и всем своим видом показывал, как это смешно – сколько раз герой был в Москве, да так и не нашел, где там Кремль находится. Сколько я ни спрашивал своих знакомых и друзей, что апологеты нашли особенного в этом кривлянии, никто мне толком разъяснить не смог, но все отзывались об этой сатире весьма и весьма прохладно. Думается, что здесь повторяется ситуация с «Черным квадратом».
Кстати, я сейчас упомянул Гоголя. Помните битву Запорожских казаков с поляками? Это же потрясающий шарж на «Илиаду». А может быть, Гоголь вовсе не шутил? Может быть, он и впрямь рассматривал это сражение, как битву титанов... кто знает. Сейчас это выглядит смешно и чуток скучно, потому что времена изменились.
Опять же Ерофеев продолжил традицию русской литературы сочувствовать судьбе маленького человека. Вот, пьет он, потому у него всё без просвета. Пьет он и жалуется на власть и на жисть. Но заметьте, ведь он даже и не пробовал измениться к лучшему. Акакий Акакиевич ценой воздержания добился своей цели, но ему адски не повезло, а этот пролетарий? Да он при любом режиме, при любом раскладе останется тем же. Вы, сочувствуя ничтожеству, становитесь благороднее, лучше, не так ли? Не обманывайте себя. Только не надо мне рассказывать о сверхзадачах; самым большим достоинством этой книжки является её краткость.
И последнее: не напоминает ли уважаемому читателю главный герой Хлестакова? Что бы он там не городил, какая-то легковесность присутствует в его речах, что может у некоторых лиц даже вызвать смех. Однако помните, что сказал о нем Городничий: «Сосульку, тряпку принял за важного человека...» Так что не обольщайтесь его намеками на несправедливость мира.
Как бы ни были завлекательны лекции Дмитрия Быкова, дорогие читатели-ценители русской литературы, живите своим умом, руководствуйтесь вашим здравым смыслом, не то вы и в самом деле поверите, что грандиозная эпопея «Сто лет одиночества» была переписана с книжки «История одного города» Салтыкова-Щедрина. Да знал ли Маркес русский язык? Или кто-нибудь перевел ему эту книжку на испанский?
-
Категория
ЭССЕ -
Создана
Среда, 14 июня 2023 -
Автор(ы) публикации
АЛИК ТОЛЧИНСКИЙ